Про то разговору не было, матушка, сказал Данила, то я сам.
Сам! Ин ладно. Не сын ты мне, коли так, ослушник. Из-за девки видно, и на отца злобился. Дядьям-то, небось, не посмел сказать. Потакать бы не стали!
Матушка! вскричал Данила. Да не из-за Усти я вовсе. Сама ж посылала на Пермь, что в раззор разоряется вотчина помоги у дядьев искать.
Помоги! А они чего? Сгубить норовят Ивана, государю челом бить. И ты на отца руку поднял, Данила. Не будет тебе доли! Подь от меня, глядеть на тебя неохота.
Бунт в Варницах
Так и решил Данила: пойдет сам свататься, хоть и не по обычаю. Только дождется Степанова дня, чтоб воевода подобрел от даров. До того дня еще две недели оставалось. Данила не знал, как и дождаться. Но тут такие дела подошли, что и сватовство из головы выскочило.
О том, что Анна про холопов говорила, Данила и не вспоминал больше, злы, не злы, ему какое дело, лишь бы работали. Неужели он холопов бояться будет, коли отца не забоялся? А тут как-то, незадолго до Степанова дня, Данила шел по двору из кузницы, поднял голову что-то дыму варничного не видно. Данила подозвал Федьку и спросил его, не знает ли он, почему варницы не топят. Федька замялся, заговорил несуразное что-то. Данила прикрикнул на него:
Ну, чего путаешь? Сказывай, чего там приключилось?
Да вишь ты, заговорил нехотя Федька, шум там с утра идет, Данила Иваныч. И не затопляли.
Чего ж не сказал мне ране?
Не посмел я, Данила Иваныч, сказал Федька. Гадал, сам Демка управится. Да, видно, не управился.
Сбери живо парней дворовых, десятка два, веревок пущай заберут да плеток, и ступай за мной.
Обождал бы малость, Данила Иваныч, сказал Федька. Озорные там парни есть, не обидели бы.
Хозяина-то? сказал Данила и, не оборачиваясь, пошел к воротам.
Федька побежал на задний двор и скоро вышел следом за Данилой с гурьбой дворовых. От самых ворот слышен был какой-то гул со стороны варниц.
Данила вышел на берег Солонихи, откуда варницы видно. Так и есть свалку подняли. Кричат, не разобрать
ничего. Сбились в кучу на самом берегу, руками машут бьют, что ли, кого? Вой точно.
Данила перешел мостик и побежал бегом. Никто и не смотрел в ту сторону. Вон мастер кричит чего-то. Не его, стало быть, бьют. Надейка тоже надрывается. Данила уж недалеко был, как вдруг стихло все разом, толпа раздалась.
Убили, черти! крикнул Надейка.
Сам чорт был! огрызнулся чей-то голос.
Данила подошел ближе.
Хозяин, пробормотал кто-то, и все сразу бросились врассыпную.
Куда? крикнул Данила во весь голос. Стой, убойцы окаянные! Кого прикончили?
На берегу лежало тело, затоптанное и избитое так, что и не узнать было.
Демка то Дикой, Данила Иваныч, сказал тихо Надейка. Давно, вишь, злобились на его парни. Больно на руку скор он был. Озорной тоже парень.
Убойц покрываешь, Надейка, Мотри ты у меня, сказал хмуро Данила. Вольного человека порешили. Ответят. В железа посажу убойц. Батюшка ужо рассудит. Без его то дело не разобрать. Он своим холопам судья. Эй, Федька, крикнул он, вяжи убойц! В поветь запрешь.
Кого вязать-то, Данила Иваныч? сказал Федька, подходя ближе.
Толпа варничных работников стояла молча.
Чего стоите! крикнул Надейка. Кланяйтесь в ноги хозяину. Може, сам отодрать велит, да помилует. Винитесь!
Чего учишь, Надейка? перебил его Данила. Впрямь потакать надумал! Кто верховодил, сказывай? Тех в железа, а иных перепорю.
Толпа грохнулась на колени.
Батюшка, Данила Иваныч! кричали холопы, помилуй! Бес попутал! Умилосердись! Сами не рады. Сгноил вовсе на работе, еле живы. Не спамши вовсе.
Черти окаянные! закричал Данила, сгноишь вас, дармоедов! Работать не хотите, убойцы! Винитесь, кто заводчик? Не то всем худо будет.
Работники переглядывались, толкали друг друга локтями.
Молчите? крикнул Данила. Вяжи передних, Федька!
Федька и несколько дворовых с веревками нехотя подошли к толпе, стоявшей на коленях. Данила тоже пододвинулся. Надейка хватал его за полу.
Батюшка, Данила Иваныч, ты не гляди, кто спереди. Спутались они. Гуртом били.
Чего суешься? Не тебя вяжут! отмахнулся Данила. Аль норовишь кому? Э, да тут внук твой, кажись, Сысойка? Вишь, и кафтан изодран. Вяжи его. Артюха? Тож бери. Задирала парень! и Труба тут! Мешалка старая, туда же!
Батюшка, Данила Иваныч, милостивец кричал повар, хватая Данилу за полу, умилосердись, затолкали парни. Сам не ведаю, как попал. Не убивал я Демку. Батюшка, вели лучше выпороть! Убьет Иван Максимыч!
Со второй варницы повар? спросил Данила Надейку.
Так, батюшка, повар он, годов двадесять, чай. Батюшка, дозволь слово молвить.
Ладно, брось его, Федька, сказал Данила, не слушая Надейку, лучше постегать. Без повара-то как. Ну дальше вяжи. А! Орёлка! Мало тебя тем разом отодрали. Где шум, уж он, ведомо, там. Первый гилевщик, поножовщик. Погодь, батюшка тебя не так отпочтует. Навек закаешься озорничать.
Не озорничал я угрюмо пробормотал Орёлка.
Молчать! крикнул Данила и, размахнувшись, ударил его по уху.
Орёлка пошатнулся, но устоял. Руки у него были связаны за спиной, и он только поглядел исподлобья на Данилу.