Фомушке камушка, бормотал ой, ясненького камушка.
Погодь, Фомушка, погодь, говорила Марица Михайловна.
Наконец, она нашла то, что искала, жемчужное ожерелье с большим изумрудом посредине.
Вот, Саввушка, сказала она, по усердию моему. Прими, Христа ради, Иову многострадальному на икону. Може, он на
нас воззрит. И ты, Саввушка, помолись за нас, грешных. Може, и помилует нас господь по молитве твоей.
Рука дающего не оскудевает, сказал монах, глядя на укладку. Новую икону поставили мы в обители, Даниилу святому. Не украшена лишь.
Даниилу? заторопилась Марица Михайловна. Данилушкину заступнику? Ох, надобно украсить, надобно.
Марица Михайловна отобрала пять крупных бурмицких зерен и подала монаху. Тот вынул кошель и положил в него то и другое.
Феония громко вздохнула. Фомушка заплакал.
Фомушке камушка, Фомушке!
Марица Михайловна выбрала небольшой яхонт и дала его Фомушке.
Прими, божий человек, сказала она. Не потеряй, мотри, Фомушка!
Еще Фомушке, бормотал тот и тянулся к укладке.
Феония не выдержала.
Почто даешь, государыня? прошипела она, потеряет Фомушка. Экое богачество!
Прах то земной, сказал монах. На небесах ищи сокровища.
Феония со злобой посмотрела на монаха и присела на пол около Фомушки. Он подбрасывал яхонт, ловил его и громко смеялся.
Мир дому сему! сказал монах и пошел к двери.
Извет
Анна Ефимовна точно из повети душной вышла, как услыхала, что на Вычегде завидели ладьи. Кроме молодого хозяина, некому. Анна велела на стол скатерть камчатную постлать, меду к обеду достать, браги.
Очень обрадовалась Анна.
Данила прибежал прямо к ней, обнял, расцеловал, а потом вспомнил и засмеялся.
Ох, сказал он, прости, матушка, поклон-то и забыл отдать!
Ладно, сказала Анна, сказывай, хорошо ли ездил?
Враз и не скажешь, матушка, ответил Данила, плохого нет, расторговался нехудо. И с дядьями видался. А чего мы с ними надумали, про то посля скажу, ввечеру лучше. Пойду бабке поклонюсь, а то разгневается. Да и в собор заглянуть надобно, поклон положить.
Анна не перечила, хоть и думала, что вряд ли бабка у парня на уме, да и в собор в будний день ни когда он не хаживал.
Данила и сам не знал, как про собор сказалось. Не сиделось ему дома. Хоть за ворота выглянуть, мимо воеводского двора пройти. Во дворе холопы толпились, приказчики вышли, ключник. Данила поздоровался со всеми, а про дела и их не стал спрашивать. Сказал, что устал с дороги и в собор надумал зайти, помолиться.
Помолиться дело доброе, дело доброе, холопы разошлись все.
А Данила скорей за ворота. И ведь вот недаром на месте ему не сиделось: только подворотню перешагнул, глядит, Акилка словно из-под земли вырос. Увидал Данилу, остановился и кланяется.
С приездом, Данила Иваныч, сказал Акилка, ладно ль ездилось?
Здорово, Акилка, ответил Данила, куда собрался?
В собор шел, Данила Иваныч, свечу поставить.
Данила подивился чего вдруг Акилка после обедни в собор собрался, и свечи в руках нет.
Ну, сказал он, идем, коли так. И я в собор.
Только что они в притвор вошли, пусто там было, Акилка тронул Данилу за рукав и сказал:
Данила Иваныч, не гневайся лишь, не в собор я шел, тебя караулил. Как прошел слух, что воротился ты, так и пошел.
От себя, аль
От себя, Данила Иваныч, сказал Акилка. Наказывала мне Устинья Степановна: как-де проведаю я, что воротился ты, тотчас чтоб повидал тебя, да и сказал про все.
Про чего про все, Акилка? Сказывай скорее. Не просватали ль Устинью Степановну?
Просватали? За кого? спросил Акилка.
Да я ж тебя и пытаю про то, сказал Данила.
Про то молки не было. Аль слыхал чего, Данила Иваныч?
Где ж мне слыхать. Не было ж меня. Гадал, может, Степан Трифоныч надумал?
А, может, и надумал, сказал Акилка, не ведаю, Данила Иваныч.
Ин ладно. Да чего ж Устинья Степановна поведать велела? Не занедужила ль, храни бог? Не, не видать, чтоб хворая была, сказал Акилка. В светлице сидит, с девками песни поет.
Молви ж, Акилка, с чем прислала тебя, Устинья Степановна? торопил Данила.
Не присылала Устинья Степановна. Сам я пошел. Как она ономнясь покараулить велела да молвить про все про то.
Да про чего?
Да вишь ты, Данила Иваныч, неладное
Чего неладное?
Извет, вишь, на Ивана Максимыча воеводе, сказал Акилка, в убойстве смертном.
B убойстве? вскричал Данила. Лжа то, Акилка. Какое убойство? А извет от кого?
Не сказывал Степан Трифоныч,
да я сам видал. Ономнясь перед Троицей, ввечеру, воевода один в приказе сидел, дьяк в мыльню отпросился поране, да и я тож. Вышел я в сени, а тут сторож из собора. Пытает: воевода-де тут? А я ему: «А тебе на что?» А он: «Не твоеде дело, подь, куды сбирался», а сам в приказ вошел. А малое время спустя Устинья Степановна на огороде мне повстречалась за редькой я пошел да и сказывает: «Акилка, беда-де Строгановым. Батюшка сказывал, на Иван Максимыча извет в убойстве смертном. Покарауль Данилу Иваныча, как воротится, да скажи ему».
А воевода сам не сказывал ничего? спросил Данила.