Ой, и я-то, старая, запамятовала вовсе. Феония давече заходила, молвила: свекровушка-де твоя побывать велела к ней.
Чего ж сряду не сказала? Гневаться будет. Чего ей надобно?
Анна Ефимовна встала и нехотя пошла к Марице Михайловне. Знала она, что свекровь не любит ее. Видно, случилось что-нибудь, коли позвала.
Марица Михайловна встретила Анну в тревоге.
Аннушка, сказала она, беда нам, прогневили мы, знать, господа. Ума не приложу, что и делать. Данилушка-то сплыл. Чует мое сердце, не вернуться ему.
Чего ж такое, матушка? спросила Анна. Аль Фомушка что молвил?
Не, не Фомушка. Ох, не в силу мне. Саввушка, подь, поведай Анне, что тебе Иона открыл.
Тут только Анна заметила, что у дверей, прислонясь к притолоке, стоял худой монах с черной бородою. Все в горнице глаз с него не сводили: и Феония, и Агаша, и сенные девки. Все сбились в кучу, словно
стадо овец, и со страхом смотрели на инока. Только Фомушка сидел на полу и раскладывал щепочки.
Какой Иона, матушка? спросила Анна.
Аль не ведаешь? Благовещенского собора дьякон.
Монах шагнул шага два, стал перед Анной, уставил на нее черные глаза и заговорил глухим отрывистым голосом:
Иона к богу прилежит. Дьяконица померши, он от мира уйти тщится. Соблазн в миру. Хошь бы и в соборе тож. Отца-настоятеля взять. Духовного звания, а все мирским норовит. Наипаче богатеям. Мирские дары емлет, а о душах не печется. Страх божий забыл. Знамения не зрит. Участились ноне знамения. Гневен бог господь.
Монах поднял руку и потряс ею. Глаза у него сверкали. Марица Михайловна громко вздыхала.
А какие знамения? спросила Анна.
Не ведаешь? Собаками люди лают. Козлами блекочут. Сороками стрекотят. За грехи то. Во святую обитель и то грех проник. У нас старец Измаил хвостить почал. Смуту меж братией завел. Благо, отец игумен строг, не спущает. Кто соблажнится, посохом биет нещадно, и огнем в груди тычет, и разными пытками пытает. Укрощает плоть. Непокорных в железа сажает.
О-О-Оx, святители, вздохнула Феония, братиев-то?
Чего скулишь? обернулся к ней Савва. Кто соблажнился, тот сатане брат.
Саввушка, умильно заговорила Марица Михайловна. Молви Аннушке, кое новое знамение поведал тебе Иона.
Грозное знамение. Беда дому сему и всем, яже в нем. Открылся мне Иона. Смутился дух его. В ночи, как спать полегли все, восстал Иона и пошел в собор. Макриде святой свечу затеплить диаконице обещался. Лишь вступил в притвор храма, зрит диру черную отверстую и оттуда чепи бряцание и глас дальний глуховитый:
«Покайтесь! Покайтесь! Обличу убойцу!»
Страх объял Иону, и он обратился вспять. Помолился и спать возлег. А в ночи диаконица Макрида ему явилась. Укоряла горестно, что обета не выполнил. Темно ей в нощи, как у святой Макриды свеща не возжена. В другую ночь вновь Иона в храм пошед. И вновь диру узрел и чепи бряцание, и глас воззвал: «Обличу убойцу! Главу сыму! Разорю хоромы его! Взыщу долг его!» Ринулся тут Иона из врат и на паперти пал, и до свету, как неживой, лежал. А наутро, пришед ко мне, поведал о знамении сем и изрек, что призывает его господь к покаянию. С той поры положил Иона в сердце своем от мира отречься и святое пострижение принять.
Марица Михайловна давно плакала, Феония всхлипала, девки сенные тоже.
Матушка, сказала Анна, чего ж убиваешься? То знамение Ионе было. Иона пострижение примет, в обители все грехи свои замолит.
Монах строго посмотрел на Анну.
О, дщерь маловерная! сказал он. Не зришь знамения божия. А про какие хоромы глас вещал. Едины хоромы тут строгановские хоромы. С кого долг взыщется? Кто много имеет. Ране страх божий в хоромах сих жил. Многие дары обители святой слались. А ноне оскудела десница дающего, и милосердие божее оскудеет. Ох, горе дому сему и владыкам его! Коли не принесут покаяния и не отверзут щедрот своих. А аз грешный, отрясу прах от ног своих и покину делающих злая.
Монах повернулся и шагнул к двери.
Марица Михайловна протянула к нему руки и пыталась встать. Она вся ослабела от страха и не могла подняться с лавки.
Саввушка, воскликнула она дрожащим голосом. Не покинь ты нас. Научи нас, как избыть беды. Тебя господь разумом одарил. Не остави. Слезно молю тебя!
Не мне молись, гремел монах. Богу молись! Покайся! И ты покайся, маловерная! обернулся он к Анне. Не то разорит господь хоромы ваши и сокровища в прах обратит. И будете вы, как Иов многострадальный, черепками гной из гнойниц выскребать.
Старуха громко зарыдала. Потом вдруг она спохватилась, подняла голову и вскричала:
Феона, Феона, возьми ключ, открой поставец, что у изголовья у моего. Укладка там малая серебряная чеканная. Подай сюда!
Феония быстро побежала, открыла поставец и достала укладку.
Подай, подай сюда! торопила Марица Михайловна.
Феония подала укладку, а сама так и прилипла к полу, не могла глаз от нее отвести. Монах тоже остановился и ждал. Марица Михайловна отомкнула маленьким ключом укладку. Там так и засверкали камни яхонты, изумруды, жемчуг, бирюза. У Феонии даже руки задрожали, когда Марица Михайловна стала перебирать камни. Фомушка тоже подполз и заглядывал в укладку.