Ой, чего и молвишь ты, батюшка. Феония замахала руками. Сам-от ты подь, Данила Иваныч. Фомушка там криком кричит.
Данила пошел на половину Марицы Михайловны. Только что он открыл дверь из сеней, как услышал голос Фомушки:
Ай-ай-ай! больно, ой, больно! Коровки божьи, ой, больно Фомушке.
Данилушка, голубь ты мой, кинулась к нему Марица Михайловна вся в слезах. Оборони ты бабку старую и божьего человека, не дай ведьме погубить.
Какая ведьма, бабинька? Чего с Фомушкой-то?
Ох, Данилушка, помирает, знать, Фомушка. Вишь, как прибег, так и кричит, заходится.
Хвороба у его, что ль, какая, аль чего? спросил Данила.
Да уж, ведомо, хвороба. А с чего сам слышишь: коровки, молвит.
Какие коровки? спросил Данила.
Мне-то и самой невдомек было, Феона лишь растолковала.
Ой-ой-ой! кричал Фомушка, не переставая, ой, коровки божьи, не убейте Фомушку.
Слышь, Данилушка, коровки. Молочка ноне поутру испил Фомушка, сказала Марица Михайловна.
Hy? спросил Данила.
А на скотном-то дворе та самая Дунька, что златошвейкой-то была.
Не пойму. Ну, чего ж Дунька?
Через ее ж Анна-то и там ворожила, заговорила Марица Михайловна. Эх, молоденек ты, Данилушка. Не понять тебе. В рубаху тебе та Дунька корень зашивала. Гуляя того она ж вызвала.
Дунька? удивился Данила.
Ну, Дунька, повторила Марица Михайловна, да не своей волей. Анна ж научала ее. Ревела в те поры девка.
Примечать тут за ей стали, так она, ведьма-то, на скотный ее перевела, чтоб вольготней ей. Ну, пока Ванюшка был, остерегалась малость. А как отьехал, вот она и велела ей, Дуньке той, знать, на молоко наговорить. Не пей ты, Данилушка, молока нипочем. И не признала бы, кабы не божий человек Фомушка. Ему Иван-юродивый все открывает. Вишь, он про коровок и заговорил. Погодь, бабка Марица, сказал Данила, чтой-то словно в волдырях весь Фомка-то.
Во-во, Данилушка, немочь-то волдырями прикинулась. Ох, горе мое, заплакала вновь Марица Михайловна. Фомушка-то утеха вся моя. Божий человек через ехидну страдать должен. Данила подошел ближе к Фомушке.
Фомка, спросил он, какие такие коровки тебя убили?
Ох, батюшка, Данила Иваныч, подкатилась к нему Феония. Не тревожь ты божьего человека. Его душенька с богом беседует.
Подь, Феона, к бабке Марице, вишь, кличет она тебя, сказал Данила.
Феона, Феона! звала Марица Михайловна, гляди лампадка-то потухла. Ох, не к добру то, чует мое сердце.
Коровки божьи, причитал Фомушка, ой-ой-ой, больно Фомушке Ой, больно, пошто кусали Фомушку!
Данила наклонился и стал разглядывать лицо и голую грудь
Фомушки.
Фомка, да то, може, пчелы тебя искусали?
Пчелки, коровки божьи, пошто кусали Фомушку? причитал Фомка.
Ты что, аль на пасеку забрался, меду полизать хотел? спросил Данила.
Медку Фомушке не дали, кусали Фомушку. Убили Фомушку коровки божьи.
Бабка Марица, вскричал Данила, да полно тебе хоронить Фомку. Вели Агашке земли сырой принесть да на волдыри приложи. Какое молоко! На пасеку он забрался, пчелы его искусали. Мы бывало с Орёлкой сколь разов заберемся туда, а пчелы и покусают. Сырой земли лучше нет.
Ох, Данилушка, млад ты, сказываю, осторожки в тебе нет. И Ванюшка-то не остерег. Нечисто у нас. Спокаешься опосля, чего веры мне не дал. Кабы не я извела бы вас ведьма.
Полно, бабка Марица, и с чего ты не взлюбила матушку? сказал Данила. Зря ты Феону слухаешь.
Марица Михайловна вдруг рассердилась.
Молод ты, Данила, бабку учить. Подь отсель, и слухать тебя не хочу. Вишь, какую силу забрала ехидна та. Ну, не я буду, коль не обличу ее. Подь, сказано тебе, не докучай.
Данила пожал плечами. Но вдруг его разобрал смех, так что он скорей выскочил в сени и громко расхохотался.
Чего ты, Данилка? спросила Анна Ефимовна, отворяя дверь из своей горницы.
Да, матушка, Фомку на пасеке коровы искусали, хохотал Данила.
Чего мелешь? Какие коровы на пасеке?
Божьи, слышь.
Не понять мне.
Пчелы его покусали, a он кричит коровки божьи. Да я, матушка, тебе про иное сказать хотел. Цырени-то вовсе проржавели, а полиц нет. Заутро лажу Федьку Зыкова в Вологду посылать полиц закупить.
А казны-то отколь возьмешь? Аль тебе батюшка на полицы оставил? спросила Анна.
Казна у батюшки есть. В повети схоронена, сказывал мне батюшка. И ключ у Галки. Тотчас велю Галке отпереть да сот пять рублев и отсчитать.
Не ладно так, сынок, может, та казна батюшке надобна, без его не моги казны брать.
Полно-ка, матушка. Чего казна без пользы лежать будет? Вернем же, сказываю. Батюшка сам рад будет, коли соль выправится.
А мой тебе сказ, Данила, не трожь казну! сказала Анна и строго поглядела на Данилу.
Ты не гневайся, матушка, мне батюшка велел своим изволом дела вершить. Что по дому Я не вступаюсь, а промысел губить не след.
Анна губу закусила с досады. Но спорить она больше не стала. Поглядела только на Данилу и ушла в опочивальню.
Камень
Сам Данила надумал объехать строгановские деревни, поглядеть, как тяглецы землю пашут. Отец последнее время много ездил по деревням. Посулил было и его брать, а потом, когда Лобода приехал, Иван Максимович все с ним вдвоем разъезжал, Данилку не брал. Были у Данилы и дома дела, надобно было мастерские все обойти, поглядеть, как там работа идет, но очень уж хотелось Даниле на лошади поездить и тяглецам показать, что он хозяин.