Степан Трифонович держался важно, шапки ни перед кем не снимал, ходил степенно, закинув голову, хоть росту был небольшого и крив на один глаз. Почесть брал, конечно, не хуже других, но подносить ему надобно было умеючи. А больше всего любил он собак. Кто ему достанет хорошего пса, тот ему первый друг.
Иван Максимович знал про то, и сам пустил слух, что откупил он у Пивоварова заморского щенка, чтоб поднести на именины воеводе. В тот день Иван с раннего утра ушел на посад к приятелям и пса с собой забрал. К обедне не пошел. Обедню, как всегда по большим праздникам, служил настоятель. Народу собралось много, нельзя не поздравить воеводу обидится. Богачей вычегодских Степан Трифонович после обедни звал к себе на пир.
На площади тоже собралось немало народу. Как обедня отошла, воевода вышел на крыльцо. Гости окружили его, поздравляют, кланяются, а он первым делом надел на голову высокую горлатную шапку в шапке он сам себе казался повыше и стал кивать на все стороны.
А тут как раз на глаза ему попался Иван Максимович. Идет прямо на него по площади и за ошейник пса ведет. А за ним приятели гурьбой.
Ну и пес! крикнул воевода. Любо-дорого.
И сам шагнул навстречу Ивану.
А Иван подходит, снимает шапку, кланяется воеводе и говорит:
Здравствуй, Степан Трифонович, Дозволь тебе от всего моего усердия пса заморского поднести. Не побрезгуй, прими, Дагом зовется.
Воевода крикнул и зажмурил здоровый глаз.
Хорош пес, сказал он. Вот спасибо, Иван Максимович. И не видывал такого. А умен ли?
Сказывают умней его нет, ответил Иван. Да вот погляди сам.
Он выпустил ошейник и сказал негромко: «Сымай».
Что тут случилось, никто не разобрал, Глядят воевода барахтается на земле, пес всеми лапами на нем, сорвал с него шапку, подбежал к Ивану и подает.
Кинулись все к воеводе, поднимают его. Он красный весь, брызжет слюной, кричит:
А, ты так! Издевки строишь! В холодную! Пристав!
А Иван снова подходит, подает воеводе шапку и говорит:
Прости, Христа ради, Степан Трифоныч. Сказывал я аглицкий то пес. Там у их все друг перед другом шапки сымают. Он, видно, думал ты забыл мне поклон отдать. Не обессудь.
Воевода схватил шапку, натянул обеими руками на голову, только рот открыл, а пес словно того и ждал. Как кинется опять, никто и не опомнился, а уж он снова подмял под себя воеводу и шапку с головы сорвал.
Шум поднялся, суматоха. Кто воеводу поднимает, кто Ивана ругает, кто на пса замахивается. Иван ждать не стал, бросился к своим воротам. Перебежал площадь, а пес мчится за ним, и шапка в зубах. Подал Ивану шапку и стоит перед ним. Приятели окружили Ивана, хохочут, с места не могут сойти. А от собора пристав бежит вдогонку. Воевода издали орет:
Держи его, держи! Волоки в холодную!
Иван швырнул приставу шапку, а сам вскочил в ворота. Приятели за ним и перед носом
у пристава захлопнули ворота.
Ну и уморил, Ивашка! крикнул Тереха Пивоваров И как ты его научил? Чего на воеводу кинулся, а не на иного кого?
Видали, как учил-то его намедни. Шапка та на холопе воеводина была, старая. Мне Акилка-подьячий за алтын добыл. Получай пса, Тереха, боле не надобно. Идем ко мне вина пить. Сказал угощу Тереху заморским. Ты такого и не пробовал. Батька схоронил.
Только подошли было к крыльцу, а с крыльца бежит старый Галка.
Батюшка, Иван Максимыч. Чего долго не шел? Холопов на посад послали тебя искать. Сам Андрей Семеныч Строганов поутру на Соль приехал. Гневается.
У Ивановых приятелей сразу хмель из головы выскочил. Андрея Семеновича все в Соли знали старший в строгановском роду.
Пивоваров потоптался на месте и сказал Ивану Максимовичу:
Ну, Ивашка, не в пору гость хуже татарина. Не до пиров тебе. Самому б угощенья не попробовать.
Иван Максимович топнул ногой и крикнул:
Аль не хозяин я в дому? Звал на пир от слова не отступлюсь. Дядюшку тоже позову.
А Галка все время дергал его за полу и шептал на ухо:
Иван Максимыч, батюшка, не держи ты их. Худо будет. Гневен Андрей Семеныч.
Пусти ты, старый, отмахнулся от него Иван Максимович. Куда ж вы? обернулся он к приятелям.
Но те уж один за другим шмыгали в ворота, кланялись Ивану издали и кричали:
Прощай, Иван Максимыч! Иным разом жди!
Распотешил и так, спасибо!
Вот и ладно, батюшка, Иван Максимыч, твердил свое Галка. Уважить надобно Андрея Семеныча. Сам ведаешь старшой он. В отца место.
Ну, чего в уши дудишь, балалайка старая! Без тебя не ведаю. Как смел гостей разогнать!
Батюшка, не серчай ты. Андрей-то Семеныч, как на Соль приехал, так к Марице Михайловне прошел, велел тебя звать и Максима Максимыча, и Анну Ефимовну. Они там все с им и сидели. А тебя нет как нет.
И Анна тож?
И Анна Ефимовна, батюшка. Он с ей, слышно, все беседовал. А там к себе пошел, в свои хоромы. Подь, батюшка, переоболокись да кваску испей. Негоже так, поклониться надобно дядюшке.
Только что Иван переодеваться стал, прибежал Данилка.
Батька, ты что долго не шел? Андрей Семеныч вот как гневался. Тетушку все о промысле спрашивал. А там встал да как крикнет!.. Данилка помолчал немного и сказал потише: «Не мне его, мол, щенка ждать! Пущай ко мне придет да покланяется». Бабка просила, просила погодить куда и меду пить не стал. В свои хоромы ушел. Ты пойдешь, что ли, батя?