Итак, произнес он таким ледяным, суровым тоном, на какой был способен только он, докладывайте, лейтенант Жерар!
Вероятно, если бы он еще минуту простоял молча, я бы лишился рассудка. Но именно этот резкий военный приказ и был мне необходим, чтобы прийти в себя. Мертвый или живой, но он был император, и он требовал от меня ответа. Я вытянулся и отдал честь.
Я вижу, одного вы убили, сказал он, кивнув головой в сторону старого бука.
Так точно, ваше величество!
А другой убежал?
Никак нет, ваше величество, я убил и второго.
Что? воскликнул он. Вы хотите сказать, что убили обоих? Он подошел ко мне ближе, и при лунном свете зубы его сверкнули в улыбке.
Один труп лежит здесь, ваше величество, ответил я. Другой в сарае для инструментов у каменоломни.
Значит, Братьев из Аяччо уже нет на свете! воскликнул он и, немного помолчав, заговорил как бы сам с собой: И черная туча уже не будет висеть над моей головой
Он положил мне руку на плечо.
Вы отлично справились с делом, мой юный друг, сказал он. Вы оправдали свою репутацию.
Значит, этот император живой человек, с живой плотью и кровью! Я чувствовал прикосновение его маленькой пухлой ладони. Но то, что я видел собственными глазами, не выходило у меня из головы, и я уставился на него таким растерянным взглядом, что губы его снова раздвинулись в улыбке.
Нет, нет, мсье Жерар, сказал он, я не призрак и не был убит на ваших глазах. Идите сюда, и вам все станет ясно.
Он повернулся и пошел к огромному старому стволу. Там на земле по-прежнему лежали два трупа, а возле них стояли два человека. Они были в чалмах, и я узнал Рустема и Мустафу, двух мамелюков из императорской охраны. Император остановился над лежавшей на земле серой фигурой и, откинув с головы ее капюшон, открыл чужое, незнакомое лицо.
Вот лежит верный слуга, отдавший жизнь за своего господина, произнес он. Мсье де Гуден, как видите, был похож на меня фигурой и походкой.
Какая исступленная радость нахлынула на меня, когда все объяснилось! Он улыбнулся,
видя мое ликование; мне хотелось броситься ему на шею и сжать в своих объятиях, но император, словно угадав мои намерения, отступил на шаг назад.
Вы не ранены? спросил он.
Не ранен, ваше величество. Но еще минута, и я бы от отчаяния
Вздор, вздор, перебил он. Вы были молодцом. А ему следовало быть поосторожнее. Я видел, как все это произошло.
Вы видели, ваше величество?!
Значит, вы не слышали, что я шел за вами по лесу? Я не выпускал вас из виду с той минуты, как вы вышли из дома, и до того, как упал бедный де Гуден. Мнимый император шел впереди вас, а настоящий сзади. А теперь вы будете сопровождать меня во дворец.
Он шепотом что-то приказал мамелюкам; те отдали честь и остались стоять на месте. Я же пошел вслед за императором, и даже ментик мой раздувался от гордости. Честное слово, я всегда держался, как подобает гусару, но даже сам Лассаль никогда не выпячивал грудь под доломаном так кичливо, как я в ту ночь. Кому же греметь саблей и звенеть шпорами, как не мне, Этьену Жерару, поверенному императора, лучшему рубаке легкой кавалерии, человеку, зарубившему двух мерзавцев, покушавшихся на жизнь Наполеона? Но он заметил мою развязную походку и обрушился на меня, как гром небесный.
Так-то вы держите себя, исполняя секретное поручение? прошипел он, и глаза его загорелись холодным огнем. Так-то вы хотите заставить ваших товарищей поверить, что ничего особенного не произошло? Ведите себя прилично, мсье, иначе вы живо окажетесь в саперном полку, где работа потруднее, а плюмаж потусклее.
Таков был наш император. Стоило ему заподозрить, что кто-то претендует на особые права, как он тотчас же давал зазнавшемуся понять, что между ними лежит пропасть. Я отдал честь и притих, но, должен сознаться, что после всего, что было, я почувствовал себя обиженным. Он привел меня ко дворцу, мы вошли в боковую дверь, и я проследовал за ним в его личный кабинет. На лестнице стояли два гренадера, и, клянусь вам, у них глаза повылезали на лоб, когда они увидели, что молодой лейтенант-гусар около полуночи входит в личные апартаменты императора. Я стал у двери, как днем, а он бросился в кресло и погрузился в такое долгое молчанье, что мне казалось, он совсем позабыл про меня. Наконец, чтобы привлечь его внимание, я позволил себе легонько кашлянуть.
А, мсье Жерар, отозвался он, вам, конечно, не терпится узнать, что все это значит?
Я совершенно доволен, ваше величество, даже если вам не угодно ничего объяснять.
Вздор, вздор, нетерпеливо сказал он. Это только слова. Стоит вам выйти за дверь, как вы начнете разнюхивать, что к чему. Через два дня обо всем узнают ваши собратья-офицеры, через три слухами будет полон весь Фонтенбло, а через четыре это дойдет до Парижа. Если же я сам расскажу вам достаточно, чтобы насытить ваше любопытство, то есть некоторая надежда, что вы будете держать язык за зубами.
Плохо он меня знал, наш император, и все же мне ничего не оставалось, как поклониться и промолчать.
Я вам все объясню в нескольких словах, сказал он скороговоркой, принимаясь шагать по комнате. Они корсиканцы, эти двое. Я знал их в юности. Мы были членами одного общества называли мы себя «Братья из Аяччо». Общество было основано еще во времена Паоли, и у нас существовали суровые законы, которые нельзя было нарушать безнаказанно.