Бродяга упал от неожиданности, а услышан грозный рык, подскочил и рванул наутек. Чему-чему, а вовремя убегать он научился. Арс дернулся вслед, но цепь сдавила горло, и он хрипло взлаял.
Зато Шарик быстро оценил ситуацию. Он ринулся в погоню, настиг поджарого: цап, цап «На тебе, получай, хамлюга За хвост тебя, за зад, ух, приятно». Цап. Шарик преследовал его до угла дома. У страха глаза велики, и поджарый драпал без оглядки. Знал бы он, что за ним гонятся не двое, а лишь этот пушистый!
А Шарик ликовал. Он героем возвращался к будке, победоносно помахивая хвостом: «Вот так-то. Знай наших. Отомстил этому дохляку. Ну Арс, ну молодец. Вот спасибо Теперь-то можно держать хвост крючком. А то каждый проходимец считает себя королем двора».
Шарик готов был облизать своего храброго друга, но Арсу было все равно. Он сразу забыл об этом незначительном происшествии.
Уже стемнело, подул пронзительный холодный ветер, и с огромного беззвездного купола полил дождь, чередуясь со снегом. Арс забрался в будку, потому как у него не ахти какая теплая шерсть, а Шарик побежал домой. Он хорошо помнил мягкий и теплый палас и вкусные запахи еды с хозяйского стола.
Шлеп, шлеп по лужам. Вот она, дверь. Шарик поскреб лапой, дал голос, подождал. Никто не открывает, а слышно, как говорят:
Впустила бы ты его, мерзнет собака.
А что же ты не привязал?
Запутаются вместе.
Ну поскулит да перестанет. Я только что прибралась, а он грязи натащит. Перебьется ночь. Переспите Арсом в будке.
В окнах погас свет, а белые хлопья сыпали все чаще. Песик поскулил еще, а потом побежал к будке.
Арс преспокойно спал, и массивная голова его перекрыла вход. Шарик потоптался в нерешительности и осторожно поставил лапы на порог лаза. Из будки тянуло приятным теплом, там можно отогреться и поспать.
Шарик тявкнул: «Пусти!»
Арс открыл глаза, губа его нервно дернулась, а это означало: «Куда-а Убирайся прочь! Здесь и одному тесно»
Шарик отступил: «Эх, житье собачье Куда податься?!»
А снег сыпал, как из гигантского решета, и не было от него спасения. Он набился в шерсть, в глаза, стекал с намокших кудряшек. Шарик снова побрел к дому, лапы его тонули в холодной слякоти, к животу липла грязь, и некуда было зайти, негде отогреться.
Дверь черной неприветливой громадиной возвышалась над песиком. Он прижался к ней, низко опустил свою курносую мордашку и тоненько заскулил. Холод пробирал его до костей, живот подвело от голода. Было темно и жутко. Шарик присел в снежное месиво и стал перебирать окоченевшими лапками. Но это не согревало. Он перестал двигаться, сгорбился и задрожал мелкой собачьей дрожью.
Султан
Егор поднял задавленную курицу, потряс ею, будто взвешивая: «Э-э», и бросил на землю.
Скоко? грозно спросил жену.
Две, да и то старые. Все равно в суп пошли бы! Чего злиться-то?
«Злиться», «злиться» Волк в своих местах и то не режет, бушевал Егор, пришибу! Где он, подлый?
Егор ринулся к собачьей будке.
А все ты виновата: «хороший» да «пригожий», а теперь вот расхлебывай!
Я б его прикончил еще тогда, когда он кочета задавил. Если собака начала шкодить это уже не собака. Неужто соседей не было? Из окон, поди, выглядывали, а нет чтобы подскочить. Злорадствуют. Чужое кому жалко! Эх, люди
Егор в сердцах сплюнул и узкими злыми глазками уставился на жену.
Мария молча положила в ванну задавленных кур.
«Сам виноват, думала она. На чужих натравливал. Чуть в огороде заметит, скорей Султана с цепи и Взять! А пес, он что Вчера чужих, сегодня своих. Ему все одно курица да курица. Глуп еще, молод. Опять же, Егор виноват, цепь не наладил, а теперь убьет собаку».
Она глянула по сторонам. Но пса не было. Он где-то бегал.
Егор зашел в сарай, подкинул корове сена, погладил по большому обвислому животу.
«Скоро, подумал он, скоро. Хорошо бы телочку, две коровы будет, а потом и пару бычков можно»
За перегородкой хрюкали откормленные свиньи.
«Сейчас хорошо, размышлял Егор. Держи, сколь хошь. Сдавай на мясо. И тебе польза, и государству. Вот еще не работать бы Однако до пенсии далеко. Только сорок стукнет»
Егор поставил в уголок вилы, снял старую кепку, потер тыльной стороной руки рано облысевшую голову.
«Вот и одышка. А все оттого, что много пил. И курево, будь оно проклято, ведь все изнутри воротит, а не бросишь. Э-эх, вздохнул он. Токо сторожем и работать. Вот разведу хозяйство, поплывут ко мне деньги, куплю машину. Не старый ведь, он подтянул ремнем обвислый живот. Не ста-ар. Конечно, Мария лучше выглядит. В ней много девичьего»
Егор ясно представил Марию-девчонку. И этот самый поселок Ясный. Тогда было-то всего с десяток домишек. Мария слыла красавицей, вместе на ферме работали. Да и он был ничего. Хоть и небольшого роста.
Егор тяжело вздохнул.
«Как ушел сын в армию, вспоминал он, так пошло все прахом. Мария взбеленилась: уйду от тебя, и все. Бил, ревновал, зазря бил. Э-эх Водку надо меньше. Меньше А ее пальцем не трону. Люблю ведь. Вот накоплю на машину и все ей. Все Еще пес проклятый. И чего она к нему прикипела? И так уж к ней не подступить: как чего, так за его спину прячется, а он, проклятый, дог не дог здоровый дьявол. Застрелю. Застрелю, и точка. Чую, ненавидит меня».