Но какой же зверь мог спокойно смотреть, как его товарищ пускает себе пулю в лоб?!
Тише! успокаивает меня Куликов. Надевай шинель, идем в гостиницу. Сегодня у нас будет встреча со старым миром.
8. «ГУСАРЫ УДАЧИ»
Нина нас поместила в том номере, где жил Яковлев. Когда надо что-либо вспомнить, лучше всего осматриваться вокруг. Какой-нибудь предмет вызовет нужные ассоциации. Семь и три? Слева, у стены, деревянная кровать. Тетя Клава сказала, что в последнюю ночь Виктор не ложился: постель была не смята. У окна стоит большой фикус, и, чтобы дотянуться до форточки, надо отстранить ветки. Форточка перекосилась и до конца не открывается: ключ можно бросить только вниз или влево от окна. А ключ лежал справа! Посередине комнаты стоит круглый стол, на нем лампа с зеленым абажуром. Семь и три Возле стола два мягких кресла. В том, что слева, сидел Яковлев. Правая рука повисла, выронив на коврик наган.
А в револьвере Вспомнил!
Вместо семи патронов Яковлев почему-то зарядил три!
Верно. К тому же патроны были вставлены не подряд, а разбросаны по барабану, говорит Куликов. Я это узнал в цейхгаузе карбата. Четыре гнезда пустых, а в трех патроны. Яковлев крутанул барабан и, не глядя, приставил дуло к виску. Могла выпасть и удача Помнишь, строчку из его последнего письма? «Пожелайте мне удачи»!
Дурацкая игра со смертью! Зачем?
Скоро узнаешь. Садись на диван и приготовься писать протокол допроса бывшего корнета лейб-гвардии Павловского гусарского полка Анатолия Аверьяновича Войцеховского.
В дверь номера стучат. Куликов встает.
Войдите!
Войцеховский держится уверенно. Он в парадной форме: на гимнастерке галуны и нашивки, синие брюки с алым кантом, высокие сапоги со шпорами. На широком ремне какие-то цепочки и украшения, в новой блестящей кобуре небольшой пистолет. В Красной Армии немало бывших царских офицеров, отдавших все свои знания Советской власти. Но среди старого офицерства много наших врагов. Я знаю по делам в трибунале, сколько в каждом белогвардейском заговоре участвует кадровых военных. Каков же этот бывший гусар, а ныне начальник штаба караульного батальона?
На листочке бумаги я хочу набросать словесный портрет Войцеховского, но после общего описания, вроде того, что «рост высокий», «брюнет», «нос прямой», никак не могу найти характерных особенностей, отличающих этого человека от других.
А Куликов тем временем расспрашивает Войцеховского о распорядке дня в батальоне, об объектах охраны, военной учебе. Войцеховский отвечает спокойно, обдумывая каждую фразу.
Вас не беспокоит длительное отсутствие комиссара батальона? спрашивает Куликов. Ведь срывается политическое воспитание бойцов.
Хочу напомнить, улыбается Войцеховский, что я отвечаю только за военную подготовку батальона.
А вы уверены, что ценность бойца может быть высокой и без политической подготовки? замечает Куликов. Ведь даже в царской армии вы поручали своему фельдфебелю проводить своеобразный политчас, так называемый «урок словесности».
От забот по политвоспитанию прошу меня освободить, холодно отвечает Войцеховский. В Красной Армии есть институт комиссаров.
А со временем у нас будет единоначалие! возражает Куликов. Как вы готовите командиров к этой высокой миссии?
Демонстративно встаю и бросаю карандаш. Зачем записывать все эти рассуждения?
Планы в штабе батальона, сухо бросает Войцеховский. Прошу завтра зайти, я их вручу.
Но разработанный вами «кодекс чести» командира, наверное, у вас с собой? тихо говорит Куликов.
Наступает тишина. Войцеховский выпрямился в кресле и смотрит в сторону.
Кодекс это слишком громко сказано, через минуту выдавливает он. А некоторые правила поведения командиров наше внутреннее дело.
Нет, почему же, возражает Куликов, поступки командиров пример для красноармейцев. Командиры у нас не обособленная каста, как было в царской армии.
Странно, что беседы в батальоне среди узкого круга лиц получили широкую огласку, говорит Войцеховский.
Придется вам рассказать об этих беседах, жестко бросает Куликов.
Что ж пожимает плечами Войцеховский. Кое-какие заметки находятся у меня в номере. Разрешите принести?
Прошу вас, Анатолий Аверьянович! отвечает Куликов.
Звеня шпорами, Войцеховский уходит. В коридоре гулко звучат его шаги.
Этот тип пытался привить нашим красным командирам гусарские замашки, говорит Куликов. Выйди в коридор покурить. Как бы он не увильнул от неприятного разговора.
Греясь у печки, закуриваю.
Войцеховский выходит из своего номера, сворачивает в другой коридор. Наш дом похож на две длинные коробочки, под прямым углом приставленные друг к другу. Куда же пошел начштаба? Но волноваться не надо: выход из гостиницы только один, а в окно зимой не вылезешь.
Тетя Клава идет закрывать печи. Подойдя ко мне, шепчет:
Возьмите этого офицера в оборот! Гонору у него много.
Звенят шпоры. Войцеховский, продефилировав по коридорам, возвращается в наш номер.
Сумку со своим блокнотом я не нашел. Наверное, оставил в штабе, спокойно говорит он, усаживаясь в кресле.
Я был уверен в этом, произносит Куликов. А вот скажите, вы окончили Павловское юнкерское училище?