А что такое ураган? Это когда совсем нет неба, а только вода, снег, лед, перемешанные ветром дикой силы. Это когда лед нарастает со скоростью 1015 тонн в час. Необузданная стихия! Можно ли представить себе что-либо страшнее. Волны, поднятые ветром, моментально превращаются в лед, и люди не успевают, просто физически не успевают сбрасывать его за борт. Можно уйти в лед, найти узкие каналы трещин и спрятаться в них меньше качает. Но ледяные поля, сломанные волной, дробятся, могут пробить корпус. Идти некуда, и остается одно бороться. Как долго? Этого не знал никто. Ураган бушевал с прежней неиссякаемой силой. Ветер чуть было поутих и вдруг снова задул, вновь волны ощерились белыми клыками, вновь снег поглотил последние метры видимости.
Жизнь на траулерах шла обычным морским порядком. В положенное время радист «Бокситогорска» вышел на связь и доложил, что все нормально. Конечно, это «нормально» было относительно. Требовалось удерживать судно против волны. Безупречной должна быть работа машины, как никогда твердым глаз и рука рулевого. Все это было на «Бокситогорске». И еще была вера в своего капитана Павла Дмитриевича Козлова. В его знания, опыт, волю.
Анатолий Охрименко, тралмастер «Бокситогорска», единственный чудом спасшийся моряк из плавсостава четырех советских и шести японских судов, рассказывает: «Еще 18 января мы ловили рыбу. Окалывались, выходя на палубу повахтенно. Машина работала на малых оборотах, держались носом на волну. Вечером вошли в лед. К утру 19 января ветер усилился, лед разметало. А потом нас вынесло на чистую воду. Ветер со страшной скоростью гнал волны высотой в десять метров. Водяные горы с огромной силой обрушивались на судно, и траулер с каждым часом все тяжелел и тяжелел под ледяным панцирем. Экипаж героически боролся со льдом, скалывая его с палубы, надстроек, бортов. Казалось, что люди выйдут победителями из схватки со штормовым морем. Опасались одного: траулер не был загружен. Топливо и вода на исходе, а рыбные трюмы пустые. Это уменьшало остойчивость.
Беда пришла рано утром 19 января. Я был в своей каюте.
Перед этим к нам заглянул капитан, опытный моряк. Он подбадривал команду: шторм, мол, затихнет скоро, вновь пойдем в район промысла. В это время ураган достиг невероятной силы. Страшный удар обрушился с левого борта. Мы еле удержались на ногах. Вторая волна ударила еще сильнее. Корпус корабля застонал, заскрипел, крен увеличился. Мы бросились в коридор. С огромным трудом открыли бортовую дверь, выскочили на палубу. Стало ясно: корабль уже нельзя спасти. Крен достиг 80 градусов, мачты почти касались воды. Вместе с матросом Николаем Козеллом выбрался на фальшборт опрокинутого судна. Успел крикнуть боцману: Давай лезь за нами. В тот же миг послышались треск и грохот. Судно опрокинулось килем вверх. С трудом выбрался на киль. В стороне заметил кока Николая Хусанова и матроса Евгения Булычева. Они отчаянно барахтались в ледяной воде. Мелькнула мысль: как помочь товарищам? Я попытался встать на киль, чтобы осмотреться, но тут волна сбросила меня в море. Без паники, - молнией пронеслось в голове. С трудом сбросил один сапог, стало легче. Обнял маленькую льдину и держался за нее. Голова обледенела, и я почти ничего не видел. Вдруг кончился снежный заряд, и я заметил судно буквально в сотне метров от себя».
Выброска (бросательный конец), брошенная Саликом Ухмадеевым, опытным тралмастером с СРТ «Уруп», попала к Охрименко, и тот уцепился за нее обеими руками. А через несколько минут его подняли живого на палубу. («Бокситогорск» затонул в φ = 58°32N, λ = 172°48W. На плаву вверх килем продержался свыше четырех часов.)
В это время на дежурной частоте «Севск» вызывал «Себеж»: «Прошу не уходить из связи». И последние кричащие слова: «Крен. крен. крен.». И это все. Так замолк «Севск», за ним «Себеж» и «Нахичевань».
Зато по приказу США и израильского Моссада президент Литвы Адамкус (солдат гитлеровской армии, затем офицер ЦРУ, затем литовский президент) открыл в Литве секретную тюрьму, где Моссад и ЦРУ держали спецпленников. Бог с ними, с этими националистами. Не все литовцы стали ими, большинство хорошие люди.
Окунь золотая рыба. Не потому, что цвет ее как червонное золото, а потому, что наш бизнес-партнер из Италии Загородний Н.В. платил за тонну обезглавленного окуня тысячу долларов. Кузьмин умел ловить рыбу, был у него рыбацкий талант.
Одним погожим днем, когда ветер не буйствовал (на этих широтах редко бывают штили), к «Дзукии» ошвартовался БМРТ «Друскининкай» за гофротарой. Быстро перебросили ее и разошлись. Поставили трал. В 16:00 подняли на борт полный мешок не менее 30 тонн красного окуня.
И как всегда при хорошем улове у всех приподнятое настроение. Капитан спустился в рыбцех, прошелся с кормы до носа. Матрос-рыбообработчик сказал ему, что, вроде, дымок показывается из-под горловины носового трюма. Как раз из этого трюма перегружалась гофротара. Кузьмин подбежал к горловине и вправду, из трюма просачивался дым. Пожар на судне одна из страшных опасностей. Сыграли тревогу. Аварийная партия спустилась в трюм, в котором было также 120 тонн мороженого окуня. Горела, вернее, тлела гофротара. Залили ее из огнетушителей, перестало дымиться, и люди поднялись из трюма. «Пожар ликвидирован», доложил командир аварийной партии. Задраили горловину и продолжили свою работу но пожар вскоре вспыхнул с новой силой. Капитан Кузьмин рассказывает: «Я вызвал старшего механика Войтеха и приказал задействовать СЖБ (специальная система для тушения пожара газом в закрытых помещениях). Что-то с СЖБ не получилось. Стармех Войтех сказал, что это не его проблема и что он не хочет погибать на горящем судне. Я посмотрел на него пристально ну и сволочь! А температура была уже такой, что на палубе вода кипела и борта стали горячими. Я обратился к экипажу: кто хочет остаться на борту и бороться за спасение судна? Нашлись 12 человек добровольцев. Остальные со стармехом-дезертиром ушли на шлюпке на «Друскининкай».