- Ванна, сэр! - любезно настаивал вестовой Донль.
Неужели вестовому Донлю нравится каждый день выскакивать из койки в шесть часов, чистить лейтенантские сапоги, подавать за столом, а в свободное время заниматься строевым учением?
- Донль!
- Есть, сэр! - И, пока Болотов собирался с мыслями, добавил: - Ванна для вас готова, сэр.
- Донль, куда вы поедете, когда в Англии будет революция?
Вестовой Донль понял не сразу. Переступил с ноги на ногу и нерешительно протянул Болотову мохнатую простыню. Потом, вдруг заморгав глазами, сказал:
- В Чизвик! - И сразу поправился: - Не могу знать, сэр... Уже половина восьмого.
Значит, надо ехать в Питер.
После ванны и завтрака Болотов направился к капитану Фэйри. Проходя белым стальным коридором мимо часового у денежного ящика, старался убедить себя, что в Мурманске не остановится. Что не думает о выброшенном за борт сером конверте.
В просторной, затемненной шторами каюте капитан предложил кресло и сигару. Выслушав внимательно, сказал:
- Адмирал Кемп приказал мне вас не откомандировывать. - Молча придвинул к Болотову виски, сифон и высокий стакан. - Я полагаю, что адмирал считает вашу работу на "Кокрэне" полезной, и я вполне согласен с его оценкой. Вот почему я отпущу вас в Мурманск по личным делам сроком на одну неделю. Вам нужно освежиться, мистер Болотов... Довольно? - Это относилось к наливаемому освежительному напитку.
- Вполне достаточно, сэр.
- Завтра идет в Мурманск Т-23. - И, посмотрев свой стакан на свет, капитан Фэйри покачал головой. - Мы к вам очень привыкли, и я искренне сожалею, что вы к нам не вернетесь. Ваше здоровье, сэр.
Так Костя женился на Косточке.
Это совпадение долго служило темой для острот, однако о замужестве Косточки мурманская молодежь искренне сожалела. Косточка была очень доброй и, пока жила одна, никому и ни в чем не отказывала. Об этом ее свойстве знали все и говорили не злословя, а лишь с чувством благодарности. Теперь же - с сознанием непоправимой утраты.
Стряпала Косточка весело, Костю держала в порядке и счастье его берегла. Сперва он пробовал понять, почему ее прозвали Косточкой. Не от фамилии, потому что звали ее по-настоящему Татьяной Чечень. Не от наружности, - она была пухленькой, круглоглазой и уютной.
- Почему? - в который раз спрашивал он ее.
- Вот, ей-богу, не знаю, - в бесчисленный раз отвечала она и бежала по хозяйству.
Наконец Костя успокоился. Не все ли равно в конце концов?
Он начал полнеть.
Шепотом она позвала Костю, но Костя не хотел просыпаться. Тогда в отчаянии она ущипнула его за плечо.
Костя замычал и вскочил, чуть не опрокинув фанерную ширму. Спросонья в исхудавшем, небритом человеке он не сразу узнал Болотова. Узнав, поздоровался и успокоил свою Косточку. Потом закрыл входную дверь, зажег лампу, затопил печь, - все без единого слова, потому что говорить он не любил.
Конечно, занятно было услышать, что расскажет Гришка, но чайник требовал непосредственного внимания, а Косточка куда-то запрятала хлеб и сахар.
После чая Болотов сказал:
- Плохие дела, - и лег спать на полу.
- Спокойной ночи, - ответил Костя и тоже отправился на покой. Уснуть ему, однако, не удалось. Косточка всю ночь терзалась законным любопытством.
Разговаривали утром. Вернее, говорил один Болотов, но неохотно. Говорил, не подымая глаз. Об англичанах, о Печенге, об отце Амвросии и об отце-монтере.
Но все это было не то. Косточка дрожала от нетерпения.
- Вы ранены, Григорий Сергеич! - вдруг вскрикнула она, заметив, что Болотов с трудом поворачивает голову.
- Контузия. - И с еще большей неохотой Болотов рассказал о походе Т-23, бое и гибели. Об этом не хотелось вспоминать.
Вайда-губа - кладбище кораблей. На берегу - голый скелет выброшенного бурей "Ледокола-5", у берега - надвое переломленный "Василий Великий", в заливе - труба затонувшего "Сполоха", а мористее, на входном рифе, расстрелянный Т-23. Невыносимое место.
Долго шли пешком, и было нечего есть. Потом встретили лопарей с оленями, ели страшные вещи. Дальше - на оленьих запряжках. Сани без полозьев, вроде байдарки с обрубленной кормой. На них кажется, что страшно быстро едешь: летит снег и кружится голова. Впрочем, голова, может быть, кружилась от голода.
Наконец добрались до Сеть-Наволока, там застали французский катер и на нем пошли в Александровск. Оттуда - просто пароходом.
Добрая Косточка расплакалась. Наскоро размазав по лицу слезы, вытащила из чемодана банку малинового варенья - присланного из России, настоящего, необычайно ценного, но, по ее мнению, совершенно необходимого для потрясенного организма Болотова.
После варенья, чтобы отвлечь его от неприятных мыслей, села рассказывать новости. В Мурманске, конечно, все по-старому, только исчезли русские папиросы и взбесился Мокшеев. Почему-то увез Нелли Владимировну из их чудесного дома - там теперь французские артиллеристы - и поселился с ней в вагоне. И не то чтобы просто поселился на путях, а загнал свой вагон почти в Колу, куда никто не ходит. А если кто и придет - не принимает. Бедная Нелли Владимировна!