Мы переглянулись.
В жизни своей не видал не слыхал ничего подобного! оторопел Чурбан Хопкинс.
Признаться, я тоже. Ни шпал, ни рельсов И что это за расписание алкогольного движения?
Вернулся охранник.
А ну, пошли! Раз-два.
Мы двинулись к двери, на которой было написано:
Начальник станции.
А что за поезд отправляется?
Экспресс на тот свет! Не задавай лишних вопросов!
«Регистрационная контора» надрызгалась, как извозчик. За столом сидел щуплый капрал, с которым мы беседовали в буфете. Выходит, он и есть начальник станции. По кабинету, пошатываясь, слонялись четверо-пятеро солдат, в одних рубашках, мокрые от пота.
Попались, пташки-милашки! просипел капрал. Теперь узнаете, почем фунт лиха! Едва кончив говорить, он сразу же запел.
Эти пойдут в «Лохань», пояснил конвоир.
Капрал, мурлыча себе под нос, поочередно ткнул каждого из нас пальцем в живот.
Здесь все до единого чокнутые шепотом удивился Хопкинс.
Тихонько напевая, начальник станции занес наши имена в конторскую книгу, и конвоиры увели нас прочь.
Раскаленная земля словно горела под ногами, исторгая удушливые испарения. Сумерки отвратительной маслянистой пленкой сгущались над неприветливым, выжженным краем.
Начальник станции вывалился из дверей и пополз на карачках, пытаясь подняться, но безуспешно: чуть привстав, валился снова. Это же надо так надраться, давненько я не встречал этаких бездонных бочек. И разодет чучело чучелом красная фуражка с золотым кантом, синяя униформа, напяленная прямо на голое тело Жалкая, нелепая фигурка, физиономия сморщенная, как кожура лимона.
Наконец пьяница сообразил ухватиться за ограду, с трудом выпрямился и одарил присутствующих ухмылкой.
Пять часов десять минут виски запаздывает Он взглянул на часы. Задерживается прибытием на восемь минут
Прибудет, господин начальник, никуда не денется, успокоил его охранник.
А вы переводите стрелки и маневрируйте отсюда В пять двадцать подкатит вернее, накатит первый приступ белой горячки В таких случаях я открываю пальбу Он послал нам приветливую ухмылку, не выпуская из объятий заборный столб. П-поз-вольте п-представиться Тодор Василич и какой-то там Эммануил из Варны
Мы зашагали прочь. Безумие словно было разлито в воздухе, раздутый огненный шар солнца тяжело опускался к краю небосвода, и жгучие лучи его длинными, острыми стрелами жалили проклятые Богом берега Конго.
Всему виной этот окаянный Султан! с ненавистью в голосе выдавил из себя Хопкинс.
Согласен что верно, то верно!
Но Альфонс задумчиво хмурил брови.
Черт его разберет
Разве он не заложил нас со всеми потрохами?
Ничейный буркнул в ответ нечто невнятное.
Внезапно загремели выстрелы. Что это?
Пять часов, словно отвечая на наш невысказанный вопрос, обронил конвоир. К перрону подкатил приступ белой
горячки.
И действительно, впору с ума спятить!
2
Понятное дело, в таком аду человеку долго не продержаться.
А ну, пошевеливайся, тварь ленивая!
Надсмотрщики безжалостно лупцевали негров и белых арестантов; с десяток конвоиров, держа в руках ружья с примкнутыми штыками, стерегли территорию работ И солнце, как назло, горящим шаром зависло над джунглями, неспешно клонясь к закату. Похоже, оно с палаческим садизмом наслаждалось каждой минутой страданий, причиняемых несчастным пленникам.
«Лохань» наряду со зловониями непрерывно исторгала смерть; не проходило и десятка минут, чтобы кто-нибудь из рабочих не валился с ног без сознания. Их пытались поднять ударами бичей, пинками, а если эти действенные средства не помогали, оттаскивали на часок в тень. Тех, кому и этого было мало, оставляли подыхать, и дело с концом.
Колония Игори предстала перед нами в своем подлинном виде такой, как о ней с ужасом рассказывали легионеры.
Инженер веревкой помечал, до какой границы следует спрямить берег. Эту часть мы вырубали кирками. Другая группа рабочих свозила на тачках землю и сбрасывала в реку.
В семь часов ритмичные удары о какую-то железку возвестили о том, что можно тащиться в барак.
Наше новое жилье ничем не напоминало о комфорте в крепости. Дощатые стены прогнили, повсюду кишели несметные полчища всяких насекомых. Мы уединились в углу. Среди темнокожих затесалось и несколько белых. Сплошь израненные каменными осколками тела смазаны прогорклым кокосовым маслом.
Дайте взглянуть на письмо! шепнул Альфонс Ничейный.
Какое письмо? изумился Хопкинс.
Которое сунул в футляр Турецкий Султан, когда конфисковывал твои сигары.
Не желаю вступать с ним в переписку!
Ну-ну, не ерепенься! Давай сюда письмо.
Послание было вполне в духе Турецкого Султана.
«Рибяты!
Я тут мижду делам вывидал, што в Игари и фпрямь праварачивают темные дилишки. Публика бандит на бандити, и миня держут за сваиво. Чем смагу, памагу вам. коришей в биде ни брасаю. Я фее устроил, как вилел Альфонз Ничейный, типерь узнаити, што такое каторга. Но вы там паастарожний, Лахань страшнае место. Скора свидимся!
«Рибяты!Я тут мижду делам вывидал, што в Игари и фпрямь праварачивают темные дилишки. Публика бандит на бандити, и миня держут за сваиво. Чем смагу, памагу вам. коришей в биде ни брасаю. Я фее устроил, как вилел Альфонз Ничейный, типерь узнаити, што такое каторга. Но вы там паастарожний, Лахань страшнае место. Скора свидимся!
Астаюсь где, знаити сами. С приветам к вам от миня».