и склад жизни, чем в Великой России; возникли торговые и денежные затруднения; сношения с Западной Европой усилились; наконец, поднялись церковные смуты. На каждом шагу нужны были и настоящие государственные деятели с широким взглядом, с просвещенным умом, и сколько-нибудь образованные чиновники-исполнители, но ни тех, ни других не было. Сознание недостатков во всем строе жизни и в управлении становилось сильнее и сильнее; возникали вопросы, настоятельно требующие разрешения. Наплыв иноземцев в Москву, довольно частые поездки русских послов на Запад невольно приводили к сравнению своего с чужим. Одна уже внешняя сторона западноевропейской жизни поражала русских своим превосходством. Эта жизнь все сильнее и сильнее вторгалась в Россию; в сердце ее, в Москве, уже выросла обширная Немецкая слобода. Тут жили всевозможные «хитрые мастера», «мушкетеры», «рейтары» все это иноверцы, пожалуй, даже «нехристи» в глазах тогдашних ревнителей православной веры. Приходится с опаской сторониться их, но, с другой стороны, без них нельзя уже обойтись приходится дорожить ими, платить им хорошие деньги. Среди русских людей находятся уже горячие сторонники иноземцев, являются и заклятые враги, боящиеся иноземной «прелести»; все староверы, все слепые приверженцы старины примыкали к последним. Нетерпимость к иноверцам была так велика, что, например, патриарх Никон, как известно, отбирал у бояр иностранные картины, органы, ливреи и уничтожал их. Раз случилось ему невзначай благословить немцев, одетых в русскую одежду, и он так возмутился этим, что выхлопотал у царя приказ всем иноземцам ходить не иначе, как в своей одежде, а не в русской, чтобы вперед ошибкой не давать «святыни благословения псам». Но, несмотря на сильное противодействие духовных лиц, опасавшихся, как бы русские люди, ездившие за границу, «узнав тамошних государств веру и обычаи, не начали свою веру отменять и приставать к иным», несмотря на то, что в иных случаях опасения эти оправдывались, все-таки сила знания на Западе, которая сказывалась в разных мастерствах, диковинах и удобствах жизни, била в глаза русским, и число сторонников сближения с Западом все росло и росло, а необходимость просвещения ясно сознавалась уже многими. Где же было искать образования? Боязнь иноверия и ересей, конечно, побуждала обратиться в православные страны, в Грецию и Малороссию, хотя русские ревнители старины смотрели подозрительно на ту и на другую: думали, что и сюда проникло латинство. Но все же духовные лица, приходившие из Греции, по своему внешнему облику, по одежде, по обрядам были ближе к русским, чем западные европейцы, а малороссы были и единоплеменники естественно было обратиться прежде всего к ним.
Из Киева и являются в Москву просветители.
В 1649 году боярин Ртищев вызвал нескольких киевских ученых-монахов
для училища, заведенного им при Андреевском монастыре близ Москвы.
Недолго пробыл он в монастырской школе; царь назначил его справщиком типографии и перевел в Чудов монастырь, где также было училище. Исправление богослужебных книг, задуманное Никоном, было поручено Епифанию. Помощниками его в этом важном деле были его земляки, приехавшие с ним, Арсений Сатановский и Даниил Птицкий, а затем Арсений Грек и несколько великороссиян. Обдуманно, с большой осторожностью принялся Епифаний за дело, и под его надзором были напечатаны все богослужебные книги. Кроме того, он переводил много сочинений Отцов Церкви с латинского языка, перевел несколько мирских книг по истории, географии и других, составлял словари: один где объяснял значение слов, встречаемых в церковных книгах и в богослужении, а другой греко-славяно-латинский. Особенно хотелось ему сделать новый, более исправный перевод Библии, но успел он перевести только Новый Завет и Пятикнижие. Смерть (1675 год) прекратила его 26-летнюю, в высшей степени полезную деятельность на пользу книжного дела и просвещения. Он оставил после себя нескольких учеников, хорошо знавших греческий язык.
«В нынешние времена, говорит он, мы видим много ослепленных людей, которые возлюбили мрак неведения, ненавидят свет учения, завидуют тем, которые хотят озарять им других, вредят им клеветами, лицемерием, обманом; подобно тому как совы, по своей природе, любят мрак и скрываются, когда засияет солнечная заря, так и эти мысленные совы, ненавистники науки, скроются в любимый ими мрак, когда ясная благодать пресветлого царского величества захочет разрушить тьму, прогнать темный обман и благоизволит воссиять свету науки и просвещать природный человеческий разум».
В поучении священникам Епифаний говорит между прочим: «Пекись и промышляй всем сердцем и душою, сколько твоей силы станет, увещевай царя и всех могучих людей везде устраивать училища для малых детей, и за это, паче всех добродетелей, ты получишь прощение грехов своих!..»
Другим выдающимся западнорусским просветителем в Москве был Симеон Полоцкий, прибывший сюда в 1664 году. Он уступал Славинецкому в познаниях и в глубокомыслии; это был не келейный ученый-труженик, а скорее общественный деятель и ловкий придворный человек, приятный собеседник и неутомимый писатель, готовый во всякое время писать проповедь, рассуждение, драматические