Я уверена, что происходящее вызывает у нее чувство облегчения.
Ты замечательная сестра, отстраненно говорю я Грейс.
Спасибо. Она вытирает лицо ладонью. Эм не дашь мне минутку?
Конечно.
Мы смотрим друг на друга.
Наедине.
О. Да. Конечно.
Мне хочется спросить ее, помнит ли она, как я ночевала у нее в десятом классе. Хочется сказать ей, что я думала о ней, когда миру настал конец, но я молча выхожу.
Позже одна за другой гаснут лампы аварийного освещения. «Это чудо, что они проработали так долго», замечает Кэри. Когда Харрисон спрашивает, что это значит для нас, Кэри отвечает, что нам труднее будет передвигаться ночью, в дневное же время естественного освещения будет достаточно. Мы нашли в комнате сторожа несколько фонариков, однако никто не указал на очевидное что рано или поздно батарейки в них сядут.
Глава 5
Он кругами бегает по залу, шлепая кроссовками по полу. С каждой секундой это равномерное шлепанье раздражает всё больше и больше.
Простонав, Райс произносит вслух то, о чем думают все:
Господи. Я тут на хрен заснуть пытаюсь, Трейс.
До всего этого дерьма, отвечает тот, запыхавшись и обегая нас по кругу, я вставал каждый день в шесть утра и пробегал пять миль. И не собираюсь бросать это дело из-за тебя, Морено.
В школе есть спортзал, замечает Кэри.
Иди на хер, говнюк.
Свою маму посылай на автоматически вырывается у Кэри. Это одна из тех дурацких фраз, которыми раньше парни, не задумываясь, бросались в ответ на посыл, вот только теперь она не к месту.
Трейс резко останавливается.
Слушать их перепалку у меня нет ни сил, ни желания, поэтому я закрываю глаза и снова погружаюсь в сон. Когда я открываю глаза в следующий раз, Трейс уже не бегает. Он сидит на мате рядом с Грейс, и она вертит в руках свой мобильный.
Аккумулятор сел, говорит она.
Неважно, отвечает Трейс. Связи нет я проверял. Даже сообщение больше не передают. Хотя девять дней передавали, так что, наверное, это что-то да значит.
Я закрываю глаза и вновь засыпаю. Просыпаюсь я к завтраку. К рисовым хлебцам, густо намазанным джемом. В этот раз, не знаю почему, но сон уже не идет.
Зомби, говорит Харрисон.
Заткнись на хер, велит ему Трейс.
Райс смеется. Поначалу его смех резкий и неприятный, но потом Райс начинает хохотать по-настоящему. Он закрывает лицо ладонями, его плечи трясутся от смеха, и мы все молча таращимся на него.
Простите. Он вытирает глаза. Просто простите.
Думаете, это правительство? спрашивает Харрисон, теребя край мата. И всё это происходит локально? То есть это правительство сделало с нами?
Они бы уже нас к чертям собачьим разбомбили, если бы так оно было, отвечает Кэри.
Значит, всё это глобально, приходит к выводу Трейс. И если это глобально, то сомневаюсь, что за нами кто-нибудь придет.
Что? Но тут же вскидывается Харрисон.
По радио сообщение еще передают, говорит Кэри. Они придут. Я вот что думаю: Кортеж маленький городишко, так? Значит, им потребуется время, чтобы добраться до нас. Считаете, что у нас тут безумие творится? Тогда представьте, что происходит в больших городах. Там бы у нас не было ни единого шанса.
Кто-нибудь из вас болел? спрашивает Райс. Тем гриппом? Все молчат. Райс смотрит на меня. Ты какое-то время не ходила в школу.
Последние две недели до начала всего этого. Ты болела?
Я не инфицирована, отвечаю я. Я что, похожа на инфицированную?
Я не это имел в виду, поспешно заверяет Райс, но я не знаю, что еще он мог иметь в виду. Я просто пытаюсь понять, с чего всё это началось.
Не думаю, что это грипп, отзывается Кэри. Так просто совпало.
Может, это террористы? предполагает Харрисон.
Парни некоторое время обмениваются разными предположениями, пытаясь выяснить, как и почему наступил конец света, как будто если у них хватит мозгов это понять, то всё изменится, случившегося не произойдет и нас здесь не будет.
Может быть, это бог, глядя в окно, произносит Грейс.
Не говори банальностей, морщится Трейс.
Но после ее слов разговор на эту тему заканчивается.
* * *
Там почти было лучше, говорит Райс.
Даже не шути так, отвечает Харрисон.
Мы всё еще в зале, занимаемся ничего неделанием. Уже был и обед, и послеобеденный сон, и продолжительная тишина, и короткая ругань. Сейчас только начало четвертого. Я понимаю, о чем говорит Райс. Ожидание спасения равносильно ожиданию смерти, и я знаю, что это такое, больше любого, находящегося в этом зале. Перед чем-то простирается долгое ничто, и попытка выжить на улице была этим чем-то.
Все цепляются за безопасность, и так как зал кажется самым безопасным местом в школе, никто не любит удаляться от него в одиночку. Никто, кроме меня. Я говорю, что иду в туалет, но вместо этого брожу по школе, воображая, что гуляю по ней в то время, когда всё было нормально, когда тут было хорошо. Четыре года назад на ее благоустройство угрохали кучу денег. Вдоль главной улицы посадили деревья и украсили их лампочками, на каждом свободном участке земли разбили клумбы, поставили новые указатели и дорожные знаки.
Теперь всего этого нет.
Интересно, сколько времени должно пройти, прежде чем меня хватятся? Я настолько далеко от зала, что не слышу голосов, и настолько далеко от дверей в школу, что звуки с улицы доносятся до меня приглушенно, или, может быть, они такие же громкие, как раньше, просто я к ним привыкла. Я прохожу пустые кабинеты и классы. Мрачноватый маршрут для одиночки. Дойдя до лестницы на второй этаж, я останавливаюсь, внезапно осознав, что в моей жизни теперь нет никакого графика, что я не должна отвечать ни на чьи вопросы и что меня никогда и никто больше не накажет. Стоит этой мысли прийти в мою голову, как за ней следует другая очевидная и болезненная: