Не драматизируй, ласковый. Всё нормально. Кармен повернула голову к Ровальду. Уважаемый Рон. Всё не совсем так. Михаил, он простодушен. Верит всему, что ему говорят. Но я Я видела, что они делают. Они просто косят людей, как траву. Всех подряд. Хотя должно быть не так. Михаил мне не верит до сих пор. Он застрял в прошлом, ему не объяснить, даже спустя годы.
То есть?
Зачищают города, пустых. Полностью. Особенно те, где пустые научились выживать самостоятельно. Без технологий, по-старому. Как отеленовцы. Это же независимость. А независимость для нашего режима ересь, которую надо выкашивать любыми методами. Не трогают только тех, кто на пособии, ожидает подачек, ждёт голодной смерти. Самых раболепных не трогают, позволяя им умереть своей смертью. Но и в города их не пускают. Мол, вы граждане того города, который извели до обнищания своей ленью, вот и расплачивайтесь. Но, мы давно не знаем, что там. Михаил изредка выходит из деревни, чтобы обменять свои товары на инструменты.
У кого?
У пустых. Тесионцы так называют нас. Мы тоже привыкли к этому названию. Оно очень Хорошо подходит.
Нависло напряжённое молчание.
Мне нужно на северо-запад, далеко. От чего-то, кажется, что вы можете мне подсказать как лучше преодолеть этот путь.
Вы очень прямолинейны. Я догадываюсь, куда вы стремитесь. Улыбнулась женщина, по имени Кармен. Но, вынуждена вас разочаровать. Ничего вы не добьётесь. Туда давно никого не пускают, ни ваших, ни наших. Гиблое место. Болото печали, а не город.
Михаил присел, давая Кармен высказаться. Он смотрел на супругу и любовался, как любуется цветком глухонемой.
Это всё, что вы хотели мне сказать?
Кармен недовольно скривила уголок рта. Её не слушали.
Ты не похож на тесионца. Они более расчётливы. Ребёнок беглых рабов Отелена?
Пустые, не пустые, а типичная неронская заносчивость на лицо. Стало понятно, про какую заносчивость говорил старик. Возможно,
это женщина заслужила всё, что с ней произошло. Причем, не самая жуткая участь, остаться с заботливым человеком.
Если отнесёшь наш, сквозь кардан из пустых городов, где бродят разборщики, меня восстановят. У меня на счету должна была скопиться хорошая сумма денег. А я, взамен, расскажу, как это сделать. Ну что, по рукам?
Михаил оживился, пробудившись от мечтательного сна.
Что? Ты хочешь уйти?
Дорогой, не волнуйся ты с нами.
Михаил повернулся к Ровальду. Махнул рукой, подзывая к себе, и пошёл вниз. Сзади что-то грохнулось, Ровальд обернулся. Остаток женщины, цепляясь единственной рукой, полз по полу к ним.
Нет. Вы возьмёте меня с собой. Только я знаю путь.
Кармен. Ты слепая. Что ты там знаешь? Вздохнул Михаил. Успокойся.
Нет. Я не успокоюсь. Это мой шанс вернуть моё шикарное тело, от которого у каждого мужика за километр вставал. А теперь даже ты на меня смотришь с отвращением. Я сама себе противна. Не говори, что это не так. Я знаю, ты смотришь. Все вы мерзопакостные отродья, только о себе и думаете. Чёртовы мужики. Счастлив он, ага. Не верь ему, Рон! Забери меня! Я покажу тебе жизнь! Взамен, я дам тебе что захочешь. Всю себя. Найду девочек. Тебя будут ублажать лучшие неронки. Рон! Ро-он!!
Скупая слеза скатилась по старческому лицу Михаила. Он вернулся, поднял Кармен, которая пыталась его отпихнуть единственной рукой, сильно расцарапав щеку мужу. Он достал из под кровати верёвку, и привычными движениями стал её связывать:
Рон. Вы не обращайте внимания. У неё приступ. Она и не такое говорит. Это нормально. ВЫ не думайте, что она больная. Нет, она больная, но это временно. Скоро пройдёт. Да, милая?
Что бы ты здох, мразь!
Михаил продолжил успокаивать Кармен, а Ровальд, тихонько удалился. Идя по полям, ещё долго он слышал приглушённые женские крики.
Мерзко, гадко, противно, зачатки чувства вины, которое умело навязала Кармен, угасали. Чем дальше он уходил, тем яснее становилось на душе, как и было, до встречи.
Преодолевая поле за полем, которые вновь превратились в дикие колосья риса, Ровальд остановился, вспоминая, как же прекрасна Гея. Милая, стройная, полностью живая, из плоти и крови, со своими ясными, голубыми глазами. Без всякой мерзости за душой, крикливости, дерзости.
Но, из этого разговора он извлёк важный урок. Разборщики опасны, с ними не спорить, ни пересекаться. Могут разобраться живого нерона, мирно идущего по улице, могут не разобрать. Как прихоть стукнет. Больше напоминают банду разбойников, которым понты дороже денег. Надеясь, что это не так, Ровальд преодолел ещё два десятка километров, выйдя на густое поле высокого сорняка, за которым начинались дома. Точно такие же фигуры, как Михаила. У каждой по закостеневшей конечности. Кто-то кормил корову, кто-то пас овец. Другие обрабатывали небольшие поля. На большие пространства, видимо, не хватало сил. Нерабочий протез, то ещё неудобство.
Стоило ли общаться с такими? Возможно. Но это будет последняя попытка найти контакт. Дальше, хуже. Он решил, что ни у кого, даже под угрозой уничтожения, не будет спрашивать дорогу. Как ещё у Освальда язык повернулся сказать такое: «спросишь дорогу»? Ладно, нефиг накручивать.