Нет, нет, забери меня. Это ад! Забери! Независимый! Я сделаю что хочешь! Хоть ноги лизать до конца жизни, только не к этому больному! Он меня на лоскуты забавы ради! Не надо!
О. Крикливый какой. Заметил Освальд, выбирая инструмент для разбора нерона. Это подойдет.
Так что собрать? Кого не разбудить? Освальд, ты меня заинтриговал.
О, я себя заинтриговал. Сижу, как вымирающее млекопитающее, неделя за неделей. Готово. Освальд направился к операционному столу, ловко достал с верху кислородную маску, быстро натянул на истошно вопящую голову. Нерон успокоился, глаза медленно закрылись. Месту вернулась тишина. К слову. Освальд выставил перед собой металлический палец, из которого выехал микроскопический шуруповёрт. Тебя знаешь сколько не
было?
Пол дня, чуть больше.
Я так и думал, я так и думал. Освальд стал откручивать безобразные ошмётки, плечи, тазовые крепления. Снимать броне пластины, оголяя органы, запихнутые в некоторые мешочки, которые бились под такт удара сердца. Мягко выражаясь. Тебя дохрена как долго не было, господин Независимый. Нация задолбалась вас ждать, и все свалили в условленное место, которое я не буду называть, ибо все мы его знаем. Я остался ждать тебя. Так как понял, что ты вернёшься, рано или поздно. А мне особо не привыкать. Но, признаться честно, от чего-то именно эти последние времена особенно тяжко выжидаются.
Освальд снял последнюю броне-пластину, переложил биологические остатки человека, чудом живущие, на другую половину стола. Благо, всё умещалось. Оставшееся от нерона было очень компактным. Голова, из под неё гибкие трубки, по которым вяло текла жидкость по органам. Местами трубок было много, они были мелкими. Но в общем и целом, места всё занимало как три головы.
Мерзость.
Освальд тоже поморщился и кивнул.
Такого дерьма навидался, а тоже никак не привыкну.
А ты сам не такой же?
Я другое дело. Поверь. Во мне много чего. Аргх, нервы ни к чёрту. Чё-то в последнее время сам не свой. Чё-то на взводе я.
Ровальд смотрел на Освальда. Тот вытянул из себя шнур, подключил его к затылку нерона, и замер, считывая данные. Ровальд вновь остался в тишине. Решил пройтись в глубь склада биомеханических запчастей. Что здесь только не было. Ряды из глаз разного типа, выстроенные в хронологической последовательности. С датировкой. Под одним глазом, которому уже под четыреста лет, числилась записка: «не на ту неронку глаз положил». Под следующим: «сказал перед смертью зуб за зуб, глаз за глаз». Третий глаз имел только датировку. Четвёртый: «последние слова кто былое помянет, тому глаз вон». Постепенно глаза становились более изощрёнными, аккуратными, даже красивыми. И в конце, в довершие, пустое место. Подошёл Освальд и положил свежий глаз, не отличимый от человеческого. Приклеил бумажку под ним, указав сегодняшнюю дату, и подписал: «Глазаб мои тебя не видели».
Освальд обернулся:
Что? Ему второй не нужен. Задумался, добавил. Будет. Снова задумался, понимая, что говорит что-то не то. Короче, медикаменты приму, и вернусь.
Решив не заходить в глубь склада, Ровальд остановился здесь. В какой-то момент страх нерона полностью оправдал себя.
У гениев свои причуды. Вздохнул Ровальд. А как бы он вёл себя, если бы прожил на этой планете пол тысячелетия? Возможно, его увлечения были бы ещё изощреннее, а поведение куда более странным.
Освальд вернулся. Теперь это был тот самый Освальд. Смирный, уравновешенный, миролюбивый, внутри которого чувствовалась тяжёлая уверенность.
Да. Давно медикаментов не было.
Из неронов?
Освальд посмотрел с укоризной. Хотя на его металлической маске этого не видно, но чувствовалось.
Они из нас, я из них.
Это же твой народ.
Ты меня морали учить пришёл?
Ровальд задумался:
Резонно.
Не на этой планете. Помахал перед носом пальцем Освальд.
А на другой?
Теперь вновь задумался Освальд. Вздохнул, не найдясь что ответить. Ведь всё к этому и клонилось, к переселению. Как он будет без медикаментов из неронов?
Ровальд положил руку на плечо императору:
Разберёмся.
Освальд виновато кивнул.
У тебя много вопросов. Судя по всему, древность доспеха даёт о себе знать. Не всё работает идеально. Учитывая провал в памяти, который у тебя случился.
Отключение. Настоял Ровальд.
Отключение. Поднял чашку, как тост, Освальд. Всё к этому и ведёт. Забытию. Рано или поздно, если ты не восстановишь тело, то отключишься как Бог знает какое время. Может быть, сначала год, потом несколько лет, потом сотни и тысячи. Пройдёт время, и между тобой, и между камнями, перестанет существовать разница. Будешь помнить свою жизнь, живя периодически, когда всех давным-давно не существует.
Звучит страшно.
Романтика. Мечтательно вздохнул Освальд. Почти как я в твои годы.
Сколько меня не было.
Пять недель.
Ровальд замер. Всё его сердце, сущность, на мгновение прекратило существовать, осмысливая услышанное.
Пять недель?
Пять длинных, как язык этого нерона, недель.
Ровальд невольно положил ладонь на лицо, осмысливая цифру, в которой не было ничего лишнего. Пять. Просто пять. По семь. Тридцать пять дней. Две простые цифры, три и пять,