Он улыбнулся:
На книги я уже насмотрелся. Ты интереснее.
Она пошла в направлении Второй авеню. Без особой цели он поплелся вслед. Она лишь усмехнулась, заметив, как он поравнялся с ней.
Угости меня чашкой кофе, попросил он.
Отвяжись.
Я совсем на мели.
Пойди попроси подаяния у кого-нибудь другого, резко бросила она, но тут же без всякого перехода спросила: Ты голоден?
Они зашли в кафе, и она купила ему бутерброд. Она приняла его за одного из сторонников Движения этого аморфного псевдореволюционного объединения молодежи, которое было отчасти политическим, отчасти социальным, отчасти сексуальным, отчасти формой приспособленчества, а еще больше мешаниной всего этого сразу. Поэтому, когда они разговорились, она была поражена глубиной его невежества. Она одновременно притягивала и раздражала его. Он не хотел возбуждать подозрений, но их у нее и так не было. Ее возмутила только его слабая информированность. Пришлось на ходу придумать объяснение.
Понимаешь, я совсем недавно бродяжничаю и только начинаю узнавать, что такое ваше Движение.
Так у тебя была обычная работа?
Ты не поверишь, но еще недавно я был обыкновенным банковским клерком, вдохновенно врал Берри. Как я ненавидел это обывательское занятие! И вот решил все бросить и делать то, что мне по душе
Хотя ты и сам толком не знаешь пока, что именно тебе по душе, не так ли?
Так. Но я узнаю. Я действительно хочу узнать.
Хорошо, тогда я помогу тебе.
Я был бы страшно признателен, сказал он вполне искренно. Скажи, теперь я тебе больше нравлюсь?
Больше, чем когда?
Ну, когда ты впервые меня увидела.
Почему? Ты мне почти сразу пришелся по душе
Они встретились на следующий день, и началось его идеологическое воспитание. Еще неделю спустя он уже был как дома в ее маленькой квартирке. Правда, ему приходилось пускать в ход всю изобретательность, чтобы пистолет не попался ей на глаза. И все же в один прекрасный день осторожность изменила ему и она заметила, как он перекладывал оружие из кармана в карман.
Это?.. Это пистолет. Видишь ли, глупо как-то, но на меня однажды напали, ограбили и страшно избили. И вот, с тех пор
Взглядом, полным ужаса, она смотрела на короткий ствол пистолета 38-го калибра.
Зачем у тебя эта полицейская гадость?
Конечно, он мог бы сочинять дальше, но обнаружил, что у него уже не хватает духа врать ей.
В том-то и дело, Диди, что я полицейский.
Он пошатнулся, получив от нее неожиданно сильный удар по лицу. А всего через секунду она беспомощно рухнула на пол и, спрятав лицо в ладони, горько заплакала. Потом, после обвинений и упреков, препирательств и признаний, они решили не доходить до полного разрыва, а Диди в тайне, которую, впрочем, хранила недолго, поклялась посвятить жизнь перевоспитанию "фараона".
Нам надо их запугать, объяснял Райдер, и наши угрозы должны выглядеть убедительно. Как только они увидят, что у нас слово расходится с делом, пиши пропало. Поэтому наши условия должны быть максимально жесткими.
В пределах своей безумной логики Райдер всегда оказывался прав. Он думал только об успехе дела, и потому его аргументы невозможно было оспорить, как бы жутко доводы ни звучали. К тому же, не во всех вопросах он держался крайней точки зрения. Он, к примеру, ограничил аппетиты самого Лонгмэна, который хотел потребовать от городских властей пятимиллионного выкупа.
Это чрезмерная сумма, сказал Райдер. Они могут ее не осилить.
Как ты можешь заранее знать? настаивал Лонгмэн. А если они способны заплатить все пять миллионов? Представь, что ты ошибаешься. Сколько денег мы недополучим, а?
Райдер улыбнулся горячности Лонгмэна, но был тверд.
Риск слишком велик. В конце концов тебе будет причитаться четыреста тысяч, свободных от налогообложения. За всю жизнь не истратишь. Это огромные деньги, особенно в контрасте с твоим нынешним пособием по безработице.
На том и порешили, но и после этого разговора Лонгмэн долго не мог понять, что значат деньги для Райдера. В самом ли деле они у него на втором плане, уступая любви к приключениям, жажде действовать, привычке командовать людьми? Этот же вопрос в полной мере относился к военному прошлому Райдера. Стал бы он рисковать жизнью, если бы им не двигала какая-то более могущественная сила, чем заурядная алчность?
Райдер определенно не поскупился, приобретая то, что он именовал "материальной частью". Он финансировал все предприятие сам и даже не поинтересовался, может ли Лонгмэн взять какую-то долю расходов на себя, и не заводил речи о компенсации после дележа добычи.
Лонгмэн догадывался, что четыре автомата стоят немалых денег, не считая боеприпасов, пистолетов, гранат, одежды специального покроя и той сложной металлической конструкции, выполненной по чертежам Райдера, которую они называли между собой просто "приспособлением" Именно в нем заключалась их надежда на успешное бегство.
ногу, у другого по разбитому лицу струилась кровь, третий пестовал руку с явственными следами чужих зубов.
За исключением нескольких благоразумных, пассажиры не только отказались покинуть станцию, но при виде полиции пришли в неистовство, встретили приказ удалиться возмущенными воплями, а потом, когда полицейские стали напирать, перешли к активному сопротивлению. Были арестованы шесть человек, но четверых по дороге со станции отбила толпа. В числе двоих оставшихся была негритянка, задержанная за удар полицейского, и светловолосый молодой человек, которому крепко досталось по голове (никто толком не помнил, за что), и его доставили к выходу в полубессознательном состоянии с подозрением на сотрясение мозга.