Скажите, воскликнул ефрейтор Поляков, солдаты мы или землекопы? Спрашиваю исключительно из-за утвержденных профсоюзом расценок.
Мы постоянно обмеряли танк, чтобы определить, скоро ли яма будет достаточно глубокой, но в полдень, когда солнце палило нещадно, проработав семь часов, вырыли ее только наполовину. Старшина принялся клясть армию, а Поляков невинным тоном спрашивал, чувствует ли он нежные поцелуи степного ветра, радуется ли его сердце теплым лучам солнышка и воспитательному воздействию земляных работ? Линев в сердцах запустил в него лопатой, пошел и лег в тени танка.
И чайной ложки больше не выкопаю. Без того хватает ям на этой войне. Доброй ночи!
Поляков, Шмелев и я копали полчаса, настало время Линеву с Федоровым сменить нас. После долгих препирательств мы загнали их, упиравшихся, в яму. Следующие два часа прошли нормально, потом продолжительность смен снизилась с получаса до пятнадцати минут, и, в конце концов, все мы пятеро, неспособные больше работать, лежали на спине, глядя в небо. Однако яму, хочешь не хочешь, требовалось вырыть, поэтому, полежав около часа, Линев с Федоровым поднялись. За ними вскоре потянулись и остальные.
В пять часов утра следующего дня яма была докопана, и мы загнали в нее танк. Быстро разбили палатку для сна, но, по слухам, эта местность кишела немецкими диверсантами, поэтому требовалось выставить караул. Мы не могли решить, кому заступать на пост первому. Посреди нашей громкой перебранки старшина неожиданно заявил:
Я старшина и не должен стоять на часах. Сами разбирайтесь.
С этими словами он накрылся одеялом и уснул.
А я сержант, сказал рыжий. Доброй ночи, дорогие детки.
И будет поруганием армии, если ефрейтор унизится до обязанностей часового, сказал Поляков.
Остались мы со Шмелевым, глядевшие друг на друга.
Не будем нести караул, сказал я. Никаких диверсантов здесь нет.
Ни единого, подтвердил возмущенный Шмелев.
И мы все впятером легли спать.
Наутро первым из палатки вышел Шмелев. Мы захотели чай в постель, стали тянуть жребий, кому его готовить, и эта обязанность выпала ему. Через пять минут он крикнул с башни танка:
Вылезайте быстрее, едет начальник части!
Мы выбрались наружу, чтобы нас не застали лежащими в палатке в одиннадцать утра. Но оказалось, Шмелев так пошутил, поэтому мы заползли обратно, улеглись и громко потребовали чаю. В конце концов, мы его получили. Но едва позавтракали, как Шмелев, понесший кружки обратно, вновь закричал:
Ну придется вам опять вылезать! Живей! Едут полковник Васильев вместе с нашим ротным. Пошевеливайтесь, тупые свиньи, на сей раз это правда.
Номы лишь рассмеялись, а ефрейтор Поляков в ответ крикнул, что, если он нужен полковнику, пусть Шмелев скажет, что его сегодня нет дома, и для пущей убедительности громогласно испортил воздух. Старшина Линев последовал его примеру.
А ну вылезайте все! Хорошенькое дело! Раздался голос снаружи, и принадлежал он полковнику.
Мы тут же высыпали из палатки. Вытянулись в струнку перед двумя офицерами, стоявшими у ямы с броневиками, одетые отнюдь не по-уставному. Полковник Васильев яростно сверкал на нас глазами. Его лицо было непроницаемым. Выглядели мы персонажами с юмористической картинки: на старшине были грязные кальсоны и нательная рубаха. Форменные галифе ефрейтора были заправлены в портянки, на шее было повязано полотенце. Нательная рубашка рыжего сержанта Федорова свисала поверх галифе, голову венчал танкистский шлем, одетый почему-то задом на перед.
Ты командир этого танка? заорал полковник на Линева.
Так
точно, товарищ полковник!
Ну и о чем думаешь, черт возьми? Должен я получить рапорт?
Старшина подбежал к машине полковника, стукнул пятками друг о друга и на уставной манер прокричал в безмолвную степь:
Товарищ полковник! Старшина Линев, командир танка номер восемнадцать третьего отделения докладывает, что ничего особенного не произошло.
Васильев побагровел.
По-твоему, ничего. А, по-моему
И мы получили хорошую взбучку. Потом ротный Артемьев вернулся один.
Вы самые жуткие разгильдяи во всей Красной армии, сказал он, покачивая головой, могли бы уж в первый день выставить часового. Должны были понимать, что полковник приедет с проверкой. Объявляю всем по трое суток гаупвахты: отсидите, когда вас сменят. Яма ваша мала. Ее нужно удлинить сзади на десять метров. И могу заверить, что мы с полковником опять приедем вечером, так что имеет смысл начать сразу.
Когда он уехал, мы долгое время сидели в молчании. Рыть еще одну яму? Ни за что. Но как тогда быть?
Идею подал Шмелев.
Дорогие детки, неожиданно заговорил он. Благодарите Бога, что среди вас есть умный человек, способный помочь вам, когда нужно шевелить мозгами. Надо взять нашу железную машинку, съездить в ближайшую деревню, любезно поздороваться с местными жителями и пригласить покататься. А в качестве вклада в празднество попросим их взять лопаты.
Мы с грохотом въехали в окутанную воскресной тишиной деревню, быстро нашли больше добровольцев, чем было нужно, и, взяв с собой почти сорок мужчин и женщин, покатили обратно. Крестьяне были такими веселыми и беззаботными, радовались жизни и всему, что происходило вокруг. Глядя на них, я невольно думал: «А может, и нет сейчас никакой войны?».