Глаза слипались. В голове начали стучать молоточки, виски сдавило. Варя дунула на свечку, начала читать «Богородицу», но после первых же слов голова ее склонилась на стол. Так и уснула. Дети посапывали в кроватях, укутанные одеялами и наброшенными поверх старыми цигейками, фуфайками. Печь вторые сутки стояла непротопленной, изба выстыла.
На бабье лето зачастил дождь; земля в окопах раскисла, не спасали даже настилы из досок. Под ногами хлюпала каша из черной жижи и опавшей листвы. Девятнадцатого числа дождь с утра прекратился, а пополудни в воздух взвились две зеленые ракеты. После того как они отшипели, началась атака на немецкую линию обороны.
Дыроватому полю в лужах с покосившимися столбушками не было конца и края, и Григорию каждый раз в такие моменты приходила одна и та же странная мысль: «Какие долгие бывают поля! Пока бежишь, время на них останавливается». Кучерявые столбы разрывов поднялись рядом. В дерганом полубеге-полуходьбе потерялась пилотка. Видимо, слетела в тот миг, когда Григорий пригнулся от разлетавшихся во все стороны осколков и комков земли. Жалко, вчера только постирал, но искать пропажу было не с руки не отстать бы от верзилы, который перепрыгивал впереди через воронки. Опять ухнуло. «Успеть бы за верзилой». Фьюить! Через мгновение снова зловещее «фьюить» Пули, казалось, посвистывали только возле Григория. Сглотнул слюну с привкусом железа: «Не к добру запнулся, когда из окопа вылазил. Плечо саднит, за виток колючей проволоки неудачно зацепился. Не к добру».
Со стороны немецкой линии обороны ударило несколько пулеметов, и двигаться пришлось, пригибаясь до самой грязи. Ноги скользили среди рытвин и воронок, глаза выискивали силуэты, что проявлялись в недалеком уже немецком окопе, палец нажимал на спусковой крючок, а в голове крутилась одна забота «не отстать бы от верзилы». «Верзилой» двигался впереди всех Евстафьев, зазывно махавший рукой с пистолетом. Зло разобрало Григория: «Да где же этот торгаш так бегать наловчился?»
Рядом подпрыгивал над завитушками колючки Иннокентий. Поначалу земляк, как многие в шеренге наступавших, кричал «ура», но быстро смолк. Видно, пересохло в горле. Не очень-то накричишься на бегу. Мелькнуло не к месту удивление странная у Кеньки фронтовая судьба: за два года боев трижды умудрился в госпитале поваляться.
Как случилось, что с приближением к линии немецких окопов они с Иннокентием остались вдвоем? Куда пропал Евстафьев? Испарился без следа. Даст бог, обнаружится живым. Пришлось на пару с земляком выписывать кренделя, пока не оказались близ чужой линии обороны. Вовремя. Дыхание перехватило так, что, случись и дальше молотить поле ногами, свалились бы. А бросишься в атаке наземь, считай, дезертир. Евстафьев, если живой, сам же и приговорит потом прилюдно. Глазом не моргнет, скажет: «Товар из вас неходовой».
Но от тайги до британских морей прохрипел на радостях Григорий, увидев чужую проемину окопа.
Немецкий вояка успел на полтуловища выбраться на ее другую сторону. Удрать собрался?
Красная армия подхватил земляк Кенька строчку из песни, стреляя на ходу.
Выстрел Иннокентия вернул немца обратно. Следом за ним, словно в преисподнюю, прыгнули вниз сами. Оказалось, глубже там было отрыто, чем в своем с
хлюпавшим настилом. Удивительно, но удержались на ногах. Земляк снова выстрелил, Григорий, встав к другу спиной, тут же ткнул штыком в появившуюся рядом серую фигуру.
Пока разбирались с мелькавшими поблизости немцами, Григория грело чувство Кенькиной спины-защиты. Вдруг чувство спины пропало. Где? Григорий обернулся. Иннокентий возился с каким-то фрицем. «Вот человек Стоит сойтись лицом к лицу с неприятелем, как обязательно надо поваляться. Боже ж ты мой!» посетовал про себя Григорий.
Из глубины глотки Дорошева кто-то рыкнул:
Мало штыка, дадим приклада!
И отработанным взмахом справа налево двинул наотмашь прикладом. Удар сковырнул фрица с груди Иннокентия.
Кенька!.. только и успел выдохнуть Григорий, как пришлось отбивать штыком наведенный на себя винтовочный ствол.
Оскалившийся немец отпрянул, винтовку из рук не выпустил и нажал на спусковой крючок. Прямо возле уха Дорошева раздалось оглушающее «бух-х!». «Мимо!» не то произнес вслух, не то подумал про себя Григорий. Сжав зубы, выстрелил сам. Челюсти разжались: «Точно!»
Земляк поднялся на ноги и принялся озираться в поисках оружия.
Да стреляй же ты! едва не взмолился Григорий.
Блеснула сталью каска еще одного супостата. Сколько их здесь? Грудь холодил ледяной ком: тоскливо биться в чужом окопе, но не отступать же. Прикладом швах! «Штыком коли!» Снова раздался звон отринутого чужого ствола, и напротив осталось лицо с выпученными в ярости глазами. Опять пришлось стрелять, едва не уткнув винтовку в тело вражины.
Что ты будешь делать? На друга навалился еще один немец. Мать честная, лупцевал он земляка в голову сверкающей длинной полоской! Махал, как молотилка. Выстрелом бы Кеню не зацепить. Стальной затылок приклада русской винтовки будто сам взметнулся и ударил немца по лысине.
Живой, Кенька?