Он вынул великолепные часы их крышка сверкала мелкими брильянтами.
Без трех минут десять, заметил он. Было ровно десять, когда мы расстались тогда у дверей ресторана.
Дела на Западе, полагаю, шли неплохо? осведомился полисмен.
О, еще бы! Буду рад, если Джиму повезло хотя бы вполовину так, как мне. Он был немного рохля, хоть и отличный малый. Мне пришлось немало поизворачиваться, чтобы постоять за себя. А в Нью-Йорке человек сидит как чурбан. Только Запад умеет обтесывать людей.
Полисмен повертел дубинкой и сделал шаг вперед.
Мне пора идти. Надеюсь, ваш друг придет вовремя. Вы ведь не требуете от него уж очень большой точности?
Ну конечно. Я подожду его еще по крайней мере с полчаса. Если только он жив, к этому времени он уж непременно должен прийти. Всего лучшего, сержант.
Спокойной ночи, сэр. Полисмен возобновил свой обход, продолжая по дороге проверять двери.
Стал накрапывать мелкий холодный дождь, и редкие порывы перешли в непрерывный пронзительный ветер. Немногочисленные пешеходы молча, с мрачным видом, торопливо шагали по улице, подняв воротники и засунув руки в карманы. А человек, приехавший за тысячи миль, чтобы сдержать почти нелепое обещание, данное другу юности, курил сигару и ждал.
Прошло еще минут двадцать, и вот высокая фигура в длинном пальто с воротником, поднятым до ушей, торопливо пересекла улицу и направилась прямо к человеку, поджидавшему у входа в магазин.
Это ты, Боб? спросил подошедший неуверенно.
А это ты, Джимми Уэлс? быстро откликнулся тот.
Ах бог ты мой! воскликнул высокий человек, хватая в свои руки обе руки человека с сигарой. Ну, ясно как день, это Боб. Я не сомневался, что найду тебя здесь, если только ты еще существуешь на свете. Ну, ну! Двадцать лет время немалое. Видишь, Боб, наш ресторан уже снесли. А жаль, мы бы с тобой поужинали в нем, как тогда. Ну, рассказывай, дружище, как жилось тебе на Западе?
Здорово. Получил от него все, чего добивался. А ты сильно переменился, Джим. Мне помнилось, ты был дюйма на два-три ниже.
Да, я еще подрос немного после того, как мне исполнилось двадцать.
А как твои дела, Джимми?
Сносно. Служу в одном из городских учреждений. Ну, Боб, пойдем. Я знаю один уголок, мы там с тобой вдоволь наговоримся, вспомним старые времена.
Они пошли, взявшись под руку. Приехавший с Запада с эгоизмом человека, избалованного успехом, принялся рассказывать историю своей карьеры. Другой, почти с головой уйдя в воротник, с интересом слушал.
На углу квартала сиял огнями аптекарский магазин. Подойдя к свету, оба спутника одновременно обернулись и глянули друг другу в лицо.
Человек с Запада вдруг остановился и высвободил руку.
Вы не Джим Уэлс, сказал он отрывисто. Двадцать лет долгий срок, но не настолько уж долгий, чтобы у человека римский нос превратился в кнопку.
За такой срок иногда и порядочный человек может стать мошенником, ответил высокий. Вот что, Шелковый Боб, уже десять минут, как вы находитесь под арестом. В Чикаго так и предполагали, что вы не преминете заглянуть в наши края, и телеграфировали, что не прочь бы побеседовать с вами. Вы будете вести
себя спокойно? Ну, очень благоразумно с вашей стороны. А теперь, прежде чем сдать вас в полицию, я еще должен выполнить поручение. Вот вам записка. Можете прочесть ее здесь, у окна. Это от постового полисмена Уэлса.
Человек с Запада развернул поданный ему клочок бумаги. Рука его, твердая вначале, слегка дрожала, когда он дочитал записку. Она была коротенькая:
«Боб! Я пришел вовремя к назначенному месту. Когда ты зажег спичку, я узнал лицо человека, которого ищет Чикаго. Я как-то не мог сделать этого сам и поручил арестовать тебя нашему агенту в штатском.
Джимми».
Гарлемская трагедия
Миссис Финк на минутку зашла к миссис Кэссиди, живущей этажом ниже.
Красотища, да? спросила миссис Кэссиди. Она горделиво повернулась к подруге, чтобы та могла получше разглядеть ее лицо. Обведенный огромным зеленовато-пурпурным синяком глаз заплыл и превратился в узенькую щелку. Расквашенная губа немного кровоточила, на шее с обеих сторон багровели следы пальцев.
Мой муж никогда бы себе не позволил так поступить со мной, сказала миссис Финк, скрывая зависть.
А я не вышла бы за человека, который бы не колотил меня хоть раз в неделю, объявила миссис Кэссиди. Ведь не пустое же я место, как-никак жена. Да уж, ту порцию, что он мне вчера вкатил, никак не назовешь гомеопатической дозой. У меня до сих пор искры из глаз сыплются. Зато теперь он до конца недели будет ублажать меня. Этакий фонарь не обойдется ему дешевле шелковой блузки, а в придачу пусть еще и по театрам меня поводит.
Ну а я надеюсь, с напускным самодовольством сказала миссис Финк, мой муж слишком джентльмен для того, чтобы поднять на меня руку.
Ой, да брось ты, Мэгги, засмеялась миссис Кэссиди, прикладывая к синяку примочку из ореховой коры, твой муженек просто какой-то замороженный или сонный, где уж ему влепить тебе затрещину. Придет с работы, плюхнется на стул да зашуршит газетой вот и вся его гимнастика, разве не так?
Мистер Финк, бесспорно, просматривает по вечерам газеты, признала, встряхнув головой, миссис Финк. Но бесспорно и то, что он потехи ради не превращает меня в отбивную котлету уж чего нет, того нет.