Вот уже несколько минут, экспрессивно размахивая руками, какой-то смуглый парнишка, вероятно, иностранный студент, пытался добиться от единственной присутствующей здесь девушки из службы персонала разрешения пройти в зал манускриптов. Путая немецкие и испанские слова, он всё отчаянно повторял «Еs ist muy importante», отчего меня переполнило невольное любопытство, что это за древние тексты, вызвавшие в нём такое рвение заполучить их.
Простите, ничем не могу помочь, эдак четырнадцатый раз подряд повторила девушка; и её голос восхитил меня своим непоколебимым спокойствием. На стенде при входе чёрным по белому указаны часы работы читальных залов и информационных центров.
Да-да, библиотек открыт до десяти вечера. Мне нужно книгу. Только посмотреть, не брать, не унимался он.
Получить консультацию по интересующим вас вопросам можно с понедельника по пятницу с девяти до шести, и в субботу с десяти до трёх. Что же касается зала манускриптов, доступ туда только по предварительной записи. Извините, больше ни чем не могу помочь мой рабочий день давно закончен, на одном дыхании протараторила она, очевидно, давно заученные слова.
Однако парень и не думал отступать. Кружась вокруг невозмутимой девушки, пока та расставляла по полкам книги, он походил на противно жужжащую муху. И в отличие от хладнокровной сотрудницы, я уже был близок к тому, чтобы вмешаться, как требовала того моя нервная система. От разгорячённой реплики меня остановила появившаяся из-за спины Дэниэль. Мне даже подумалось, что она находилась там вот уже какое-то время, также наблюдая за разыгравшейся сценой.
Хе-ей, поприветствовал я её, улыбнувшись.
Её волосы, которые до сего момента всегда находились в неком подобии порядка, были распущены, взъерошены, и волнами скатывались с плеч. А белый воротничок, точно мотылёк, цепко обвивший своими крыльями её тонкую шею, вызывал странные ощущения и на моей коже. Я чувствовал его удушающую хватку на собственном горле, отчего хотелось сорвать его. Поистине, слуги бога, как никто другой, знают толк в изощрённых пытках над разумом человека, раз облачили своих монахинь в похожие одеяния. Не удивлюсь, если сам Сатана был их портным.
Но передо мной сейчас стоял ребёнок, зарёванный лохматый ребёнок. По крайней мере, так мне показалось её глаза были чрезмерно опухшими и красными, и ни намёка на косметику. И этот ребёнок смотрел на меня из её глаз, безмолвно осуждая за не самые благочестивые помыслы.
«Сколько древних мифов начинается со спасения брошенного ребёнка!» молнией пронеслись в сознании слова из романа Кундеры и его пример об Эдипе, чьё спасение подарило миру одну из величайших трагедий, написанную Софоклом. А я подумал о маленьком Энакине. И мы оба говорили о сиротах-мальчишках, в то время как центральными персонажами наших собственных романов выступали вовсе не они. Впрочем, метафоры меня никогда не пугали; что же до трагедий я всегда пребывал в извечной готовности окунуться в глубочайшую из них.
У тебя всё в порядке? очевидно планы на сегодняшний вечер напрямую зависели от этого вопроса.
Это невнятно промямлив, она смущённо отвела глаза в сторону. Я плохо спала ночью, точнее было бы сказать, практически не спала. Знаю, что выгляжу помятой.
Но, к моему удивлению, она вовсе не отказалась поехать на выступление группы, хоть я и предложил всё отменить.
А пока пили кофе из автомата библиотеки, я вскользь поинтересовался, почему часы её работы не совпадают с указанными на информационном стенде.
Тебе нужно было стать детективом всегда подмечаешь подобные мелочи! озарила её лицо очаровательная улыбка, вновь сделав живым. Так только сегодня,
всё из-за возможной проверки.
Весело тут у вас, кивнул я на воюющего с кофе-автоматом недавнего «знакомого».
9
Тёплая осенняя погода, уютное кафе, прекрасная музыка и неспешно текущее время. Я даже и предположить не мог, что спустя каких-то полчаса наш вечер на этом завершится.
Усталость Дэниэль в буквальном смысле сбивала её с ног. Несмотря на стук барабанов и бренчание акустических гитар, её голова то и дело сонно склонялась над столиком. И с моей стороны вынуждать её здесь оставаться было бы одной из форм тирании.
Так я вновь оказался в её крошечной кухне. Дэни вышла в соседнюю комнату, чтобы принести мне чашку для чая, а затем я обнаружил её спящей в кресле у серванта с чашкой в руках.
Столько всего странного было в этой квартире, что вызывало нездоровый интерес: начиная с посуды, хранящейся не там, где ей следовало бы быть (в шкафчике над раковиной я заметил лишь кружку Дэниэль и скудный набор тарелок), заканчивая единственным стулом и прочей обшарпанной мебелью. Шкафы, полки, тумбы хранили в себе не меньшую тьму загадок: будто всё самое старое барахло было скуплено на блошином рынке и расставлено в хаотичном порядке вдоль пожелтевших стен. Безупречная, едва ли не идеальная чистота вот та деталь, которая не вписывалась в эту атмосферу душевного разложения. Взять хотя бы в пример столовую скатерть, что я заприметил в первый день, но не придал особого значения, она всё также светилась образцовой белизной.