- Господь с вами, дружище, можно ли допустить, чтобы вы умирали с голоду! - говорит он. И тотчас начинает шарить в кармане.
Но тут во мне просыпается стыд, я, шатаясь, снова отхожу к стене и хватаюсь за нее, я смотрю, как «Командор» роется в бумажнике, и молчу. Он протягивает мне десять крон. Не раздумывая, он просто-напросто дает мне десять крон. При этом он повторяет, что невозможно допустить, чтобы я умирал с голоду.
Я, запинаясь, пробую отказаться и не сразу беру бумажку.
- Мне, право, стыдно... и, кроме того, тут слишком много...
- Берите скорей! - говорит он и смотрит на часы. - Мне надо на поезд, и я слышу, что он уже подходит.
Я взял деньги, онемев от радости, и не сказал больше ни слова, даже не поблагодарил его.
- Не стесняйтесь, - говорит «Командор» на прощанье. - Ведь вы же отработаете.
И он ушел.
Глядя ему вслед, я вдруг вспомнил, что не успел поблагодарить его за помощь. Я хотел догнать его, но не мог двинуться с места, ноги отказывались мне служить, я стал бы падать на каждом шагу. А он уходил все дальше и дальше. Я не пошел за ним, хотел окликнуть его, но не сразу решился, и когда я наконец все-таки собрался с духом и окликнул его раз, потом другой, он отошел уже далеко, а голос мой был слишком слаб.
Я остался на улице, смотрел ему вслед и тихо-тихо плакал.
«Неслыханное дело! - сказал я про себя. - Он дал мне десять крон!»
Я встал на то место, где только что стоял он, и начал повторять все его движения. И я поднес бумажку к глазам, мокрым от слез, осмотрел ее с обеих сторон и поклялся - громко, во всеуслышание поклялся, что это правда и у меня в руке действительно десять крон.
Через некоторое время - быть может, прошло бесконечно много времени, потому что вокруг стало совсем тихо, - я неожиданно очутился на Томтегатен, у дома номер одиннадцать.
Ведь здесь я обманул извозчика, который меня возил, здесь же, никем не замеченный, я пробрался через двор на другую улицу. Я постоял немного, опомнился и, удивляясь себе, снова вошел в ворота и направился прямо в «Пансионат для приезжих». Здесь я попросился на ночлег, и мне тотчас же предоставили постель.
Вторник.
Солнечный свет и тишина, день поразительно ясный. Снег растаял; всюду оживление, веселье, радостные лица, улыбки и смех. Над фонтанами круто взмывают водяные струи, золотистые от солнца, голубоватые от небесной синевы...
Около полудня я вышел из дома на Томтегатен, где я теперь жил в довольстве благодаря десяти кронам «Командора», и отправился в город. Я был в прекрасном расположении духа и до вечера бродил по самым оживленным улицам, рассматривая пеструю толпу. Задолго до семи вечера я прошелся до площади Святого Улафа и украдкой взглянул на окна в доме номер два. Через час я увижу ее! У меня захватывало дух. Что будет? Что я ей скажу, когда она спустится по лестнице? Добрый вечер, фрекен? Или просто улыбнусь? Я решил ограничиться улыбкой. Разумеется, я почтительно ей поклонюсь.
Я ушел с площади, немного стыдясь, что явился так рано, стал бродить по улице Карла-Юхана, почти не спуская глаз с часов на университете. В восемь я снова свернул на Университетскую улицу. По дороге я сообразил, что опаздываю, и прибавил шагу. Сильно болела нога, - если б не это, я был бы совершенно счастлив.
У фонтана я остановился перевести дух; я долго стоял там и смотрел на окна дома номер два; но она не появлялась. Что ж, я могу подождать, спешить мне некуда; ведь ее могли задержать. И я ждал. Но не приснилось ли мне все это? Может быть, я просто вообразил прошлую встречу, ведь я всю ночь пролежал в бреду? В нерешительности я стал раздумывать об этом, и меня одолевали сомнения.
- Гм!
Кто-то кашлянул у меня за спиной.
Я слышу этот кашель, слышу и легкие шаги, но не оборачиваюсь, а пристально смотрю на большую лестницу.
- Добрый вечер! - слышу я, немного погодя.
Я забываю улыбнуться и даже не сразу снимаю шляпу, - так я удивлен, что она пришла с той стороны.
- Вы долго ждали? - спрашивает она, часто дыша.
- Нет, помилуйте, я пришел совсем недавно, - ответил я. - Да, кроме того, велика ли беда, если мне и пришлось подождать? Впрочем, я думал, что вы придете с другой стороны.
- Я провожала маму, ее сегодня пригласили в гости.
- Вот как! - говорю я.
И мы идем. Полицейский, стоящий на углу, смотрит на нас.
- Но куда мы, собственно, пойдем? - спрашивает она и останавливается.
- Куда вам будет угодно.
- Ах, но ведь это так скучно - выбирать самой.
Пауза.
Потом я говорю, лишь бы сказать что-нибудь:
- Я вижу, у вас в окнах темно.
- Да, конечно! - оживленно отвечает она. - Горничная отпросилась и ушла. У нас никого нет.
Мы останавливаемся и смотрим на окна дома номер два, словно никогда их раньше не видели.
- В таком случае, не пойти ли к вам? - говорю я. - Если разрешите, я посижу у двери...
Я весь дрожал и очень пожалел, что позволил себе такую смелость. Что, если она обидится и уйдет? Что, если я не увижу ее больше? Ах, мои жалкие отрепья! Я в отчаянье ждал ответа.
- Но вам, право, незачем сидеть у двери, - говорит она.
Мы стали подниматься по лестнице.
В прихожей было темно, она взяла меня за руку и повела за собой. Не нужно все время молчать, сказала она, можно разговаривать не стесняясь. Мы вошли. Зажигая свечу, - не лампу, а именно свечу, - зажигая эту свечу, она сказала с коротким смешком: