Мирцидэм молчал.
Что ж Граф непринужденно пожал плечами. Такое бывает. Эта девушка ничего не значит для Мирцидэма!
Что она делает в моем замке? Злобно прошептал Степа так, что граф попятился назад. Почему она, не принося никакой выгоды, все это время ходила по залам моего замка? Почему Мирцидэм позволил ей быть здесь?! Степа сорвался на крик. Это оскорбление!
Я согласилась идти с тобой, чтобы тебе не было страшно. Пропищала Эрика сквозь сдавливавшие горло слезы.
Мне никогда не бывает страшно! Вспыхнул Степа яростно и удивленно.
Бывает! И страшно, и больно, и радостно, и грустно, а теперь только камень, который притворяется живым. Эрика разревелась от бессилия, закрыв лицо руками.
Мерзости, поморщился граф. Довольно. Время имеет высокую цену, мы не можем тратить его на пустые слова и бесполезные глупости. Он звонко рассмеялся и щелкнул пальцами. Прощай, дорогая. Раз. Два. Три.
В одно мгновение Эрика полетела вниз, проносясь мимо замка рассеянным на ветру визгом. Все произошло, как щелчки графа: падение, боль и холодные каменные руки, поймавшие несчастную девушку. Степа летел над горой в сторону широкой каменной лестницы, опустившись на ее ступени, поставил перед собой Эрику, с силой опиравшуюся на него и бывшую почти без сознания.
Ты спас меня. Сказала она, смотря вперед бессознательным взглядом.
Я вспомнил, Эрика. Улыбнулся он. Я вспомнил, зачем ты здесь. Я обещал заботиться о тебе. Без тебя и граф, и замок, и Мирцидэм не имеют никакой ценности.
Смотри! Обеспокоенно Эрика указала рукой наверх.
Далеко в небо уносилось мерцающее облако это Мирцидэм, вновь превратившись в пыль, оставлял за собой очередные руины почестей, богатств и влияния. В этот момент над горой пронесся громкий стон, за ним последовало оглушающее утробное рычание.
Граф. Степа обеспокоенно взглянул на Эрику и крепко сжал ее ладонь в своей ладони.
К ним приближался гигантский змей, извергая из своей пасти темно-синее торнадо.
Только не бойся. Сказал Степа, крепче сжав ладонь Эрики. Поглощенные непроглядной стихией, они летели вглубь бушующего мрака. «Не бойся!» слышала Эрика сквозь чудовищный вой, и теплая, крепкая ладонь надежно увлекала ее за собой. Звуки становились все дальше и тише, девушка погружалась в бессознательный сон.
Очнулась Эрика на зеленой поверхности холма, согреваемая бархатным предвечерним солнцем.
Ты меня слышишь? Обеспокоенно спрашивал ее Степа своим прежним звонким голосом.
Не
знаю. Сонно отвечала Эрика. Она осмотрела свои руки, пальцы на которых вновь были маленькими с коротко подстриженными ногтями. Она потрогала свои косички, увидела лежавшую на земле панаму, и так вдруг стало радостно у нее на сердце, что Эрика не удержалась и весело захохотала, вытирая рукавом стекавшие по щекам слезы. Степа подозрительно смотрел на нее.
Ну, точно, солнечный удар. Заключил он, скривив губы. Это так странно выглядит. Нам точно пора домой. Идти можешь?
Эрика с готовностью вскочила на ноги, и они, весело шутя и смеясь, побежали к подножию холма совершенно счастливые. Так завершился тот день.
Спустя сорок лет, идя по Майскому бульвару, я увидела афишу выставки художника, в имени которого узнала Степу. С момента выпускного бала мы не виделись с ним долгих тридцать шесть лет. Из обрывков новостей от знакомых, из социальных сетей я знала, что Степа пишет картины, и все же эта афиша взволновала меня. Придя вечером на выставку, я увидела привидение из болезненного детского сна картину Степы под названием «Мирцидэм». В углу полотна виднелась надпись: «Путь к миру беречь ценности, Путь к искусству беречь человека». И вот он Мирцидэм покорный в раках человека, и вот она вновь тринадцатилетняя Эрика, верующая в любовь и чудо.