А как вы думали, пробормотал Лодочник.
Старик был немного раздосадован. Он давно, давно не забавлялся. Слишком давно... Может, это просто одно из проявлений старческого маразма, но ему, черт побери, нравилось разрывать на лоскутки липкий туман, из которого сотканы Неживые. Разрывать своими руками. А потом мыть руки в черной воде, наблюдая, как отчаянно извиваются расчлененные останки, стремясь вновь соединиться в целое. Но тщетно. Руки Лодочника еще не успевают высохнуть, а лоскутки уже растворяются в воздухе. Фьюить!..
Лодочник рассеянно глянул в воду. Вместо отражения она вернула ему пустую черную поверхность. «Извините, сударь, но ваше фото оказалось засвеченным.» Хм-м... Это сколько же лет три тысячи? десять тысяч? двадцать? человек под дурацким именем Гарри не видел своего лица. Он забыл его напрочь. Не узнал бы, даже если бы ему показали самого себя среди толпы. Ну и фиг с ним, с лицом... Рука сама собой потянулась за пазуху и извлекла наружу хрупкий пергаментный свиток.
Удостоверение Начальника Внешней Охраны тюрьмы Аббад. Престижная должность, разрази ее гром. В квадратике с тусклыми буквами «М.Ф.» (место для фотографии, значит) корявый доисторический рисунок по типу «палка, палка, огуречик...», изображающий долговязую фигуру с длинным шестом в руке. «Фотографа» звали Уоу, он ходил в набедренной повязке из оленьих шкур, которую менял раз в тридцать шесть лун, а огонь добывал, методично вращая пальцем в носу.
Вот с каких незапамятных времен трудится здесь Гарри Лодочник усекли, да?
Свой участок работы он успел изучить от и до. Он держит в памяти узор песчинок каждого квадратного дюйма побережья. Пусть кто-нибудь еще из Аббадских привидений попробует прошмыгнуть у него под носом! Посмотрим, посмотрим...
Огни в металлических чашах замерли, вытянувшись по стойке «смирно». Двенадцать огненных тюльпанов. Плот чиркнул по берегу и, медленно вращаясь, выплыл на середину рва. Гарри устроился на своей площадке и замер, скрестив по-турецки ноги.
Глава 2
Негра звали Мбвана Матумба. Он не был привидением. Температура его тела равнялась 36,7 выше ноля, у него были рези в желудке, а на голове огромная плешь. Большую часть своей непутевой жизни он провел в Гарлеме, на самом дне Нью-Йорка, курсируя в поисках пищи и случайной работы, словно донный краб-трупоед. Там и нашел его пять с половиной лет назад один пожилой джентльмен, у которого из-под длинной седой шевелюры выглядывали заостренные, как у камышового кота, уши. Это был вербовщик из Аббада. Мбване пообещали сорок восемь тысяч годового жалованья, и пулю в лоб если он кому-нибудь сдуру проболтается о своей работе. По тем временам (Мбвана прочно сидел на мели и как раз подумывал о том, чтобы загнать кому-нибудь за доллар свои почти не ношеные носки) условия были подходящие.
С тех пор каждую ночь в 2.30 к подъезду мистера Матумбы подъезжал старенький «виллис», за рулем которого сидел молчаливый верзила-африканец. Машина следовала по одному и тому же маршруту: Этот Свет Тот Свет, и обратно. Выдрыхшийся за долгий день Мбвана бодро загружался в салон, а через минуту джип уже
выезжал из Гарлема на Тринадцатую авеню; еще через минуту они каким-то чудесным образом оказывались в восточном пригороде Нью-Йорка, и мистер Матумба доставал из кармана черную шелковую повязку для глаз. По условиям контракта дальнейший маршрут должен был оставаться для него тайной. Попытка подсмотреть наказывалась выкалыванием обоих глаз (длинные сухие пальцы шофера, кажется, были созданы специально для таких целей). Мбвана верил своим работодателям и не хитрил с ними. К тому же он не сомневался в случае чего ему всегда удастся найти дорогу к черту в пекло. Хотя бы даже по нюху...
Спустя некоторое время начиналась немилосердная тряска дороги на Том Свете были неважные. Повязку разрешалось снимать лишь на Постылом холме, у ворот Аббада. Мистер Матумба каждый раз в конце путешествия обнаруживал себя сидящим прямо на земле. «Виллис» со своим молчаливым водилой словно растворялись в воздухе. Оглянувшись, можно было увидеть, как Гарри Лодочник (тоже слова щипцами не вырвешь) отчаливает на своей крутящейся штуковине от берега. Впереди высились обитые специальной мирроидной медью тюремные ворота.
Привидения выглядывали из окошек и с глупым испуганным хихиканьем приветствовали Мбвану. Щелбаны приводили их в такой трепет, что они не осмеливались даже показать, насколько им страшно.
Здорово, черный! Покажи, что в тачке!.. Ну-у! Что-то ты маловато загрузил сегодня. Небось пару щелбанов зажилил для себя, ага?
Это Казарма Джим из шестой камеры. При жизни он был капитаном военно-морских сил, носил пышные усы, выпивал дюжину пинт пива в день и продавал налево казенное обмундирование. Однажды, возвращаясь под хмельком с вечеринки, он сбил на машине какого-то паренька и позорно скрылся с места преступления. Нью-йоркская полиция так и не вычислила Казарму. Но для Аббада нераскрытых преступлений не существует. Когда Джим помер от цирроза печени, он попал прямиком в шестую камеру, где ему предстоит отсидеть еще шестьсот пятьдесят лет.