безрадостны. Стало быть, не было еще проникновения убежденностии в недра сознания, и психотерапия самовнушения била рикошетом.
Я дал себе слово вернуть способность поднимать тяжести, хотя бы самые умеренные. Эта необходимость определялась бытом. Я должен был восстановить простейшую способность, дабы помогать близким и не зависеть от их помощи.
И все же я был на подъеме! Это чувство жило во мне. Я совершил столько грубых ошибок в другое время свалился бы, но мощь нервного сопротивления и возрождения такова, что я переступил через все невзгоды. И самое главное я жил, не лежал и не гнил в болезнях. И я медленно, но прибавлял в способности работать. Постепенно я приучил себя к работе над книгой.
С первыми погожими днями мая я стал уезжать за город. Я отыскивал безлюдные места, раздевался до трусов и бродил под солнцем. Я не только насыщался солнцем, но испытывал при этом какое-то состояние блаженства, опьянения и восторга. Само собой, не одно солнце было тому причиной. За городом лес, поле, небо!
Очевидно, я остро нуждался в тепле из-за хронической простуженности и пониженного тонуса. Во всяком случае, через три-четыре недели я почувствовал себя крепче и уверенней.
Я перестал носить головные уборы и не испытывал ничего подобного прежним тяготам. Лишь существование в квартире, постоянное, изнеживающее стремление защититься от всего, что хоть как-то нарушает комфорт, превращают солнце, воздух, воду в опасность!
В самые жестокие часы болезни я мечтал прокатиться на велосипеде. Уже целое десятилетие я был лишен этого невинного удовольствия. Любая попытка оборачивалась свирепым укачиванием и чрезвычайно стойким нарушением мозгового кровообращения. Это доказывало, как давно я вползал в болезни. Лет восемь назад я промаялся так полтора месяца из-за того, что покатался каких-то несчастных полчаса. Велосипед манил не только забытыми удовольствиями, но и возможностью потренировать сердечно-сосудистую систему, пусть хотя бы в летние месяцы.
Я покупаю велосипед и не без трепета сажусь в седло. Я катаюсь десять, минут, час, полтора и в восторге спешу домой. Разве это головная боль?! Ерунда! Значит, моя программа уже затрагивает самое существо болезней мозг и сосудистую систему. Ведь срыв не наступил.
Я пробую на другой день. Головная боль и кружение вроде бы оживают, но через час спадают до обычных. Я гоняю на велосипеде неделю и привкус дурноты слабеет и слабеет. Сомнений быть не может: хроническая болезнь сосудов отступает! Не беда, что я слезаю с велосипеда скрюченный позвоночными болями, их можно стерпеть, я привыкну к положению за рулем.
Я раскатываю в прохладные дни в одной легкой рубашке. Потею, и пот непрестанно сушит прохладный ветер, а я не простужаюсь! Стало быть, и в этом организм начинает выправляться. Стало быть, глубинные процессы меняют направление!
И уже каждое утро и вообще при подходящих случаях твержу: «Я здоров! Я здоров!..» И уже в разговорах я поправляю себя, коли ловлю на том, что обмолвился и произнес слово «больной». Недопустимо даже бездумное повторение подобного слова.
Лучше не вводить в оборот термины, отрицательно влияющие на психику и, следовательно, жизненный тонус. Осознав это, я заменяю их на другие, но не менее точные. Я не говорю: «Боюсь» Это поневоле снижает энергию жизни и сопротивления. Я говорю: «Опасаюсь» Ибо страх и производные от него чувства уродуют нашу психику, незаметно, но уродуют. Человек ничего не должен бояться. Он может сознавать риск и исключать его. Он может испугаться, но это мимолетное чувство защитная реакция. Оно не имеет ничего общего с патологией страха. А именно эта патология в большинстве случаев начинает расстраивать деятельность внутренних органов.
С каждым днем возрождается способность много читать. Я влезаю в книги, радуясь встрече с каждой. Я читаю и раздумываю, как много книг делает нас слабыми, убивает в нас энергию, оправдывает бесконечные компромиссы, пугает печальными судьбами! Когда подобное сеет большой и настоящий мастер слова, все это представляется едва ли не правдой, единственной жизненной правдой оправданием уступок воли и себя. И в музыке я вдруг разглядел много слезливого и безропотно тонущего перед злом.
Почему столь часто торжествует зло? Оно коварней, идет недозволенными путями, приспособленней к борьбе? Я отнюдь не фетишизирую феномен воли. Я сознаю и социальный характер зла. Однако я искренне убежден: злу нельзя уступать. Везде и всюду ему надо противопоставлять энергию поведения и великую жизненную стойкость. Всякая уступка злу утяжеляет не только твою жизнь, но умножает тяготы всех.
Теперь после работы и всех дел я на велосипеде качу
в Строгино и загораю. Но каков искус рядом река! Искупаться бы! Я креплюсь неделю-другую и забираюсь в воду, потом повторяю это на второй, третий день Я плаваю всего 34 мин, однако на пятый день меня поражают суставные боли. Опять ноги то в огне, то в холоде, и ночами с удвоенной злобой «плавит» лихорадка. Правда, боли унимаются в три недели. Я прокаливаю себя солнцем и они слабнут, слабнут
Поначалу я ополаскиваюсь дома совсем теплой водой: около 27°. Месяц за месяцем я остужаю ее. Я раздеваюсь и ополаскиваю над ванной руки, плечи, грудь, ноги. Когда я ошибаюсь и вода охлаждается чрезмерно, организм отзывается болями на две-три ночи. Я отступаю и несколько повышаю температуру. После процедуры жестко, до горения, растираюсь полотенцем. Чтобы избежать ошибок, я измеряю температуру воды. Граница, за которой, как правило, наступают срывы, колеблется около 19°. Эта температура, конечно, не впечатляла. Что рядить, мне любая вода, как говорится, в погибель. И все же я не поверю, будто это навсегда! Вздор! Я буду «отжимать» эту температуру ниже и ниже. И будет так, как я хочу! Все верну!