Заграничные газеты разразились возмущёнными статьями о том, что огромная Русь раздавила маленькое казанское ханство. Но этим шакалам дай только полаять. Они не замечали, что это самое ханство грабит и угоняет в рабство русских людей, потому что это замечать было невыгодно. А вот оборотное действие расценивалось как нечто из ряда вон выходящее. Одно замечают, а другое в упор не видят. О таких людях ещё говорят: «Им хоть ссы в глаза, а они всё Божья роса!»
Я откинулся в кресле, закрыл глаза. В ушах ещё стоял грохот пушек, крики атакующих, треск горящих стен. А потом тишина. Та самая, что наступает после бури. Тишина, в которой слышно, как капает кровь на землю.
В дверь
постучали.
Войдите.
Вошел дьяк Парамонов с новыми донесениями. На его лице привычная смесь подобострастия и страха. Я заметил такую мину на лицах многих своих боярских приближенных. Боялись молодого царя. Боялись до обссыкания!
Может потому, что я у троих важных дворян отжал их земли? У тех самых, на которых мне в своё время показал Владимир Васильевич, нынешний руководитель «Ночных ножей». А когда бояре возмутились, то обнаружили утром в своих кроватях по петуху с перерезанной глоткой. После этого возмущений больше не было. Что жизнь сохранили должны сказать спасибо!
Ваше величество, из Новгорода вести
Я махнул рукой, перебивая:
Позже. Сейчас не до того. Оставь на столе и ступай.
Он замер, не зная, как реагировать. Потом поклонился и ретировался, оставив бумаги на столе.
Я снова остался один.
Мы победили. Но что такое победа? Это когда ты можешь позволить себе не думать о мертвых?
За окном прокаркала ворона. Наивная птица. Ей всё равно, кто правит в Кремле русский царь или казанский хан. Лишь бы ветки под лапками не дрожали.
Я потянулся к кубку с вином, но передумал. Вместо этого достал из-под груды бумаг маленький медальон подарок Марфы. Внутри её локон, тёмный, как ночь над Волгой.
Скоро, прошептал я. Скоро я вернусь.
В дверь снова раздался стук. Вот никак царя в покое не оставят!
Ну что же, такая уж царская участь. Пиры и празднества это единственные яркие всплески эмоций в череде царского бытия. С рассвета и до заката сплошные хлопоты, заборы, разбор проблем. Я так не уставал, когда был обычным ведарем!
Но, раз уж надел на голову царский венец будь готов с достоинством нести тяготы и лишения царской жизни! Поэтому я вздохнул, отёр лицо ладонями, а потом коротко воскликнул:
Войдите!
Дверь тут же отворилась, а на пороге возникла хатун Сююмбике. Она держала в руках сына, Утямыш-Гирея.
Добрый день, Ваше Величество! Прошу покорнейше простить за то, что помешала, но мне кажется, что пришла пора поговорить о нашей дальнейшей судьбе.
Да-да, возможно, оно и так Так что вы хотите, госпожа Сююмбике?
Хочу остаться в памяти народа, как хорошая правительница. Чтобы не было суждений, что я предала свой народ! с этими словами она выпрямилась, черты её лица заострились.
Что же вы хотите? наконец спросил я. Чтобы я объявил вас мудрой правительницей? Чтобы в летописях написали, как вы благородно поступили?
Я хочу, она нахмурилась, чтобы мой сын вырос не пленником, а князем. Чтобы он знал свою землю и свой народ. Чтобы когда-нибудь голос её дрогнул, он мог вернуться.
Я посмотрел на мальчика. Худенький, с большими глазами вылитый отец. Сколько таких уже видел? Сколько ещё будет?
Ваш сын останется при моём дворе, сказал я. Будет воспитан в нашей вере. Поверьте так будет лучше для него. Он будет защищён и пожалован всеми царскими привилегиями.
Сююмбике закрыла глаза, будто принимая что-то внутри себя. Потом кивнула и спросила:
А я?
А что вы? Вы сейчас вольны поступать, как хотите, но Поймите меня правильно я не могу вернуть вас обратно в Казань. Ещё остались мурзы, которые недовольны тем, что вы остались в живых и обязательно постараются это исправить. Ради вашей же безопасности
То есть, ради моей же безопасности? Вовсе не потому, что я могу возглавить сопротивление и попытаюсь сбросить русское ярмо с казанских плеч? надменно посмотрела на меня хатун.
Русское ярмо
А вы не охренели, дорогая хатун? нахмурился я. Вам ли говорить о ярме? Сто тысяч русских пленников вернулись из рабства! Сто тысяч пленников! И вы говорите про ярмо? Вы, чьи отцы и деды нападали на русские рубежи? Вы, кто дошел до Москвы и вытребовал бумаги о дани?
Но, вы сами эту бумагу уничтожили, вставила она слово.
Я сам и освободил своих людей. Я всему миру показал, что бывает, когда нападаешь на русских и думаешь, что этим всё закончится. Нет! Не закончится! И не надо говорить про какое-то там ярмо! Татар никто в рабство загонять не будет! Они будут жить как как рязанцы! Тоже сперва не входили в русское государство, но как прижало, так сразу же пошли на поклон!
Я ударил в сердцах кулаком по столу. От удара Утямыш дёрнулся, испуганно захлопал глазами и расплакался. Сююмбике тут же сунула в ручонку одну из косичек, на которых были приделаны блестящие монетки. Ребёнок начал их перебирать и успокоился.
Рязань? Так вы и там отметились, поджала губы Сююмбике. До вашего появления Рязань была вольным княжеством.