Не нужно, спасибо, покачал я головой. Всё одно скоро обед, так что не стоит отбивать аппетит. Мне бы с госпожой Сююмбике поговорить с глазу на глаз.
Тогда Тогда я вас оставлю, поклонилась старуха ещё раз и, быстро семеня, вышла из комнаты.
Я осмотрелся, как будто был здесь впервые. На самом-то деле тут были поставлены скрытые камеры, через которые за нами наблюдали пять или шесть человек. За голой ханшей мне интереса нет наблюдать, а вот наши разговоры должны быть записаны. Потом небольшой монтаж и можно будет выпускать на татарскую публику.
По моим данным, к этому времени уже пошли по эфирам трагические кадры со «смерти любимой хатун». Смонтировано было умело, музыка наложена душещипательная, акценты расставлены чётко чувствовалась рука профессионалов. Такие ролики за полночи не спаяешь. Готовились заранее.
Сююмбике не повернула головы, продолжая смотреть в окно. Её пальцы нервно теребили край шали. Я тоже выдерживал театральную паузу, неторопливо осматривая комнату.
Ну что, московский царь, наконец проговорила она, пришёл наслаждаться своей маленькой победой?
Я опустился в кресло рядом, с наслаждением потягиваясь. Кресло оказалось на удивление удобным видимо, старуха не просто так подушки поправляла.
Какой победой? Если то, что сейчас хатун Сююмбике жива и здорова, а не лежит в чистом поле, победа, то да наслаждаюсь этим. Всегда приятно беседовать с живой женщиной, а не с мёртвой. А если ты намекаешь на то, что охрана у дверей, то Ты же сама видела, хатун, кивнул я в сторону окна, никто тебя здесь в кандалах не держит. Хочешь иди гулять по саду. Хочешь перемячики пеки. Хочешь
Хочу домой, резко перебила она. В Казань. Где меня не держат взаперти, как медведицу в зверинце.
Я вздохнул, покачал головой. Отпустить сейчас её в Казань, означало отправить на верную смерть. Вряд ли Сахиб-Гирей будет рад «неожиданному воскрешению» своей пятой жены.
В Казань? я усмехнулся, поправляя рукав пиджака. Чтоб тебя там на кол посадили за «предательство»? Или голову с плеч долой, как твоего первого мужа? Нет уж, хатун, побережём тебя пока.
Сююмбике резко повернулась ко мне, глаза сверкали, как сабли в лунном свете:
Лучше смерть с честью, чем жизнь в позолоченной клетке!
Ох, уж эти татарские поговорки, вздохнул я,
За окном раздался звонкий детский смех. Мы оба невольно повернулись к окну Тимур и Аяз гонялись за дворовым псом, их румяные щёки пылали ярче углей в костре. Сююмбике вдруг дрогнула, в её взгляде мелькнуло что-то тёплое.
Вот видишь, тихо сказал я, они счастливы. Живы. А что было бы, окажись они сейчас в Казани?
Хатун сжала кулаки, её ногти впились в ладони:
Ты ты используешь детей как щит!
Нет, я вздохнул и посмотрел на неё внимательно. Я их использую как зеркало. Чтобы ты наконец увидела правду. Сахиб-Гирей бросил их на смерть, а мы спасли. Кто тут зверь, хатун?
Сююмбике вдруг странно улыбнулась:
Ты думаешь, я не понимаю? Весь этот спектакль: спасённые дети, пироги Ты хочешь, чтобы я рассказала своему народу, каким «добрым» государем ты оказался!
Я задумчиво покрутил пальцами:
А что плохого в правде? Да, ты у нас в гостях. Да, не по своей воле. Но разве тебе здесь плохо? Разве дети не живы-здоровы?
Это низко, прошептала она. Использовать детей
Я откинулся на спинку кресла:
Хатун, давай начистоту. Сахиб-Гирей уже объявил тебя мученицей. Твой «последний взгляд» уже несколько часов висит со всех экранов Казани. А теперь представь вдруг появляется живая Сююмбике, которая рассказывает, как русские царь её пирогами кормил.
Она резко встала, шаль соскользнула на пол:
Так вот твой план! Опозорить меня перед своим же народом! Чтобы сказали смотрите, пока мы горевали, она там пировала!
Я медленно поднялся, поднял шаль и бережно накинул ей на плечи:
Нет. Чтобы сказали смотрите, пока ваш хан лгал о её смерти, русские сохранили ей жизнь.
По щеке Сююмбике скатилась слезинка. Вот чего никогда не любил, так это женских слёз. Но понимаю, что принятие истины без перелома себя не проходит. Сююмбике и прочим говорили одно, а по факту оказалось совершенно другое. И лживость хана она прочувствовала на своей шкуре.
Да, кто-то скажет, что это всего лишь дезинформация, но Эта дезинформация будет легко разрушена правдой.
Знаешь, московский царь, а ведь ты в самом деле всё правильно говоришь, вздохнула Сююмбике. Сахиб-Гирей вряд ли будет меня спасать. Я всё взвесила и решила, что ты прав. И мой муж отправил меня на верную смерть, чтобы потом всё повесить на вас. И если бы мы даже прорвались сквозь русские кордоны, то нас бы убил сопровождающий мурза Поэтому я даже благодарна тебе, Иван Васильевич. Спасибо за то, что спас нас от верной смерти.
Я только усмехнулся в ответ, ловя на себе взгляд одной из скрытых камер. Где-то там, в тёмной комнате, оператор наверняка уже потирал руки в предвкушении удачного дубля.
Что же, всякое в жизни бывает.
Сююмбике резко вытерла слезу тыльной стороной ладони, словно злясь на собственную слабость. Её глаза снова стали твёрдыми, как камень половецких степей.
Только не думай, московский царь, что я теперь в твоём кармане, проговорила она, поднимая подбородок. Да, Сахиб-Гирей оказался змеёй. Но это не значит, что я полюбила русские порядки.