только сейчас меня осенило заглавные буквы первых слов в начале каждого абзаца!
Все это время я искал что-то изложенное прямым текстом, затем завуалированное, а потом и вовсе зашифрованное. Но все оказалось куда прозаичнее. Это и шифром-то не получалось назвать, даже с натяжкой. И как я сразу не догадался?
После сложения заглавных букв сначала в белиберду, а потом, путем разделения, и в слова, у меня получилось весьма неприятное послание: «В Академии опасно. Они следят. Не полозы. Люди».
От прочитанного мне стало немного не по себе. Захотелось пойти к Шереметьеву и потребовать объяснений. Но часы показывали почти час ночи, так что едва ли столь поздний визит будет уместным и не вызовет подозрений. Нужно придумать, как поговорить наедине, не привлекая ненужного внимания.
Пока я сжигал выписанные на отдельный лист буквы, думал о том, на кого именно указывал Шереметьев. И почему именно мне? Возможно ли, что Нечаев прав, и это уловка, чтобы втереться ко мне в доверие? Если нет, то почему Николай не обратился к тому же Распутину или своей бабушке?
Помимо этих, в моей голове роилось еще множество вопросов, ответы на которые мог дать только молодой граф Шереметьев. Нужно дождаться утра и
шорох за окном привлек мое внимание. Выключив свет, я выждал несколько секунд, жадно ловя каждый звук. Поначалу мне казалось, что кто-то вот-вот попытается влезть в окно, но шорох постепенно отдалялся. Кто-то тихо прошел под окнами, углубляясь в прилегающий к задней стороне общежития парк.
Когда глаза привыкли к темноте, я осторожно выглянул на улицу, используя штору в качестве укрытия. Высокая фигура почти скрылась в начавшей желтеть, но все еще густой листве. В неясном свете звезд мне удалось разглядеть лишь силуэт. Судя по всему, он принадлежал курсанту, который не озаботился снять форму Академии. Самым рослым из всех, кого я тут видел, был князь Зорский. Вот только он всегда шагал весьма уверенно, а походка растворившегося в тени неизвестного выглядела скованной и нерешительной, такая больше подходила Шереметьеву. Но Николай не отличался ростом и видным телосложением, так что его кандидатура отпадала.
не споткнулся, увидев то, что видел я. Парень побледнел сильнее, чем обычно, и согнулся в три погибели, пытаясь унять приступ рвоты.
Я проснулась от холода, залепетала молодая девчонка. Окно настежь открыто, а соседки нет. Никто ее не видел. Пошла искать и вновь подступившие слезы сдавили горло служки.
Иди и позови Распутина, жестко велел я, пресекая очередной приступ паники у девушки. Наверняка, крик уже переполошил всю Академию, но мне нужно было избавиться от лишних ушей и переговорить с Шереметьевым. Скажи, что на территории произошло убийство.
Но мне как же это замямлила она.
Живо! рявкнул я так, что служка вздрогнула и опрометью бросилась через парк, в сторону здания Академии.
Что же делается-то?.. Шереметьев поборол свой приступ и теперь осторожно подошел к мертвой женщине.
Я сделал то же самое. Чуть прикрытые, словно от удовольствия, глаза гувернантки смотрели вверх, где небо скрывали густые желтые кроны. Бледное лицо не выражало ни боли, ни ужаса, а бескровные губы и вовсе застыли в счастливой улыбке. Это никак не вязалось с той болью, которую должен испытывать человек с разорванной грудиной.
Почему она улыбается? вслух спросил Шереметьев. Ей не было больно?
Она могла умереть до того, как с ней сделали это я обошел вокруг тела, глядя по сторонам в поисках зацепок.
Шереметьев опустился на колено и потянулся пальцами к ране на груди мертвой женщины.
Лучше не трогай, предостерег я его. Это место преступления.
Но, парень одернул пальцы, но продолжал смотреть на жуткую рану. У нее сердца нет.
Есть, пробормотал я, увидев в траве неподалеку нечто алое. Вот оно лежит.
Шереметьев нервно сглотнул, выпрямился и медленно подошел ко мне, словно ступая по минному полю. Он осторожно раздвинул мокрую траву дрожащими руками и тут же отшатнулся.
Оно не целое, пролепетал он, зажимая рот тонкими пальцами.
Ага, я тоже это заметил. Кто-то вырвал его и откусил кусок, после чего выкинул.
А почему не доел? часто заморгал Николай.
Откуда мне знать? я только пожал плечами. Не понравилось, видимо.
И кто же мог такое сотворить? Шереметьев уставился на меня, в надежде получить хоть какие-то ответы.
Возможно, наш общий знакомый, оглядевшись и убедившись, что нас никто не слышит, я все равно понизил голос. Ночью я видел, как князь Зорский вышел из этого парка сначала с молодой гувернанткой, а потом на ее место пришла, кажется, эта несчастная. Я еще подумал, что наш сокурсник тот еще сердцеед, но мне и в голову не пришло, что это в прямом смысле
Лев, безусловно, любит женщин, Шереметьев все же справился с волнением, но не до такой степени. То, что он развлекается с гувернантками, для меня не новость. Но он не мог такого сотворить.
Уверен? я вскинул бровь.
Более чем, решительно кивнул Шереметьев. И я прошу пока никому не говорить о том, что вы видели его ночью. Дайте мне хотя бы сутки, чтобы попробовать во всем разобраться.
Если князь не виновен, то ему нечего бояться, утаивать информацию от следствия мне вовсе не хотелось.