Он молча положил остатки зелья в карман и добавил туда же еще пару пузырьков, а затем снова попытался призвать Слезы феникса. Маленький хрустальный фиал приземлился ему в руку. За ним последовали кроветворное и кровоостанавливающее, Грейнджер задумалась, насколько бестактно будет попросить Малфоя оставить кладовую доступной. Помфри левую руку отдаст за качественные снейповские зелья. Тем временем Малфой продолжал потрошить запасники своего крестного: призвал Костерост, Бадьян и Настойку растопырника. Его действия вызвали приступ раздражения. Она должна была подумать об этих зельях первой!
Флаконов было много, Малфой заозирался в поисках мешка или сумки. Гермиона рискнула и предложила свою бисерную. Он был сволочью, а не идиотом, потому совершенно точно понял, что на сумочке заклятие незримого расширения, но промолчал.
Молчал Малфой и позже, когда они выбрались из помещения и снова скрылись под дезиллюминационными, по дороге назад он тоже молчал, только дернул ее за руку в другую сторону, Гермиона не стала возражать сама не хотела видеть завал с придавленной девушкой.
Гермиона вроде как и не собиралась возвращаться в хижину, но в ее сумочке лежали необходимые зелья. И Снейп почему-то хотел видеть ее. Что-то похожее на любопытство зашевелилось в глубине сознания, а за любопытством поднял голову и страх. Гермионой овладело неприятное предчувствие. Не то чтобы беды, скорее перемен. И всё ее естество противилось этим переменам, не желало их. Грейнджер тряхнула головой и фыркнула подумать только, какие глупости в голову от усталости приходят. Трелони она никогда не была и не верила в подобное.
Глава 2 Кровь на бумаге
сверля сову взглядом. Сова смотрела в ответ круглыми немигающими глазами и совершенно не помогала принять решение. «Аурум не улетит без ответа», значилось в постскриптуме. Аурум, подтверждая написанное, переступил с лапы на лапу и стал смотреть еще пристальнее. Взгляд его золотистых глаз пробирал до мурашек и напоминал взгляды автора послания. Гермиона застонала и притопнула ногой. Будто мало ей проблем!
Недели после битвы оказались очень тяжелыми. Почти целый год до этого (да что год больше!) каждое действие было подчинено достижению цели. Теперь же, когда цель достигнута, стало непонятно, к чему себя применить, куда двигаться и что делать со своей жизнью дальше. Гермиона чувствовала себя барахтающимся посреди озера щенком, не соображающим, к какому из берегов развернуться. Восстановления Хогвартса, которое начиналось в июне и куда она сразу же записалась волонтером, Гермиона ждала как первого сентября в прошлые годы. Оставалось потерпеть две-три недели Потерпеть, потому что отсутствие устремлений было не единственной проблемой. Хотелось отвлечься от боли, занять себя так, чтобы не осталось времени думать и вспоминать.
Когда перестал действовать анестетик переутомления, горе накатило словно волна цунами, буквально дробя на части и разъедая изнутри. Грейнджер считала себя человеком рациональным, не то чтобы лишенным привязанностей, но привязанным к очень небольшому количеству людей и в меру: ее любовь к Гарри, Рону и родителям была безусловной, с остальными же она придерживалась позиции расположения или нерасположения. Ну так Гермиона думала до недавнего времени. А оказалось Оказалось, что смерть Люпина, Тонкс и Фреда (особенно Фреда) подкосила ее. Грудь разрывало, а горло сводило, стоило ей вспомнить улыбки близнецов, неуклюжесть Доры или тихий голос Ремуса.
Ситуацию с Фредом усугублял Джордж, и не только своей потерянностью и безжизненностью. Невероятно мучительно было смотреть на знакомые черты, но понимать, что человек не тот. Глянешь боковым зрением он, а потом разум догоняет глаза... И будто бы ничего, кроме приятельских отношений, Гермиону с Фредом не связывало. Или связывало? Какие-то странные моменты, которым она вообще не придавала значения, пока он был жив, несформировавшиеся мысли а теперь Как же это сбивало с толку! Хотелось убраться из Норы к чертям собачьим, но взявший на себя обязанности главы временного правительства Шеклболт строго-настрого запретил ей покидать защищенное место.
Как ни удивительно, свою лепту в невыносимость жизни в Норе вносил Рон. Весь этот сумасшедший год между ними маячило что-то неопределенное. Они перешагнули то, что обычно подразумевается под понятием «дружба», но не достигли того, что можно было бы назвать отношениями. Ее необдуманный поцелуй в пылу битвы вроде бы поставил точку в этой неопределенности, но В том-то и дело, что было «но». Когда адреналин схлынул, Гермиона со всей ясностью поняла, что совершила глупость. Сейчас она категорически не хотела близости Рона. Вот совсем. От его попыток приобнять становилось не просто неловко неприятно. Гермиону передергивало, стоило Рону родному, знакомому до последней веснушки Рону положить руку ей на талию. Она непроизвольно сжималась, и его рука соскальзывала, но Гермиона видела, что в глазах друга (друга ли теперь?) мелькает обида, иногда даже неприкрытая злость. Она привыкла находить всему логическое объяснение, но здесь терялась. И не было рядом Гарри, чтобы смягчать неудобные моменты в день похорон он отозвал их с Роном в сторону и сообщил, что собирается некоторое время провести в одиночестве на Гриммо. Попросил не трогать. Ему ничего не угрожало на дом наложили новый Фиделиус, и хранителем тайны стал сам Кингсли. Подруга очень хорошо понимала желание Гарри побыть наедине с собой. С удовольствием последовала бы примеру, только вот где? Она даже согласилась бы остаться в доме Блэков, благо он большой и можно не пересекаться, но Гарри не пригласил. Навязываться Гермиона не стала. Она уважала чужие желания и честно переживала свою внутреннюю драму самостоятельно. А теперь еще и письмо Снейпа.