таинственных стражей великой загадки. Маги пали ниц, всей душой отдаваясь созерцанию картины небесной красоты. И как дуновение божественной гармонии, послышался голос гения:
Вот ваша дорога, дети истины, и награда за все страдания, за все победы над плотью. Усердные сыны науки, храните в сердцах ваших непоколебимую веру, и пусть ваш разум творит лишь свет. Арканы совершенного знания широко раскрывают свои двери перед вами, упорными тружениками, победившими мрак; не бойтесь, в бесконечном царстве Предвечного найдется работа для каждой частицы Его дыхания
Видение побледнело, лазурный купол закрылся, а в душе магов все горел восторг незабвенной, пережитой ими минуты. Успокоившись немного, Супрамати схватил руку Эбрамара и поцеловал ее:
О учитель, что сделал ты из нас, ничтожных, шатких созданий и какой неоплатный долг благодарности лежит на нас! Эбрамар привлек его к себе и обнял.
Дайте таких же, как вы, учеников и долг ваш будет оплачен, произнес он серьезно. А теперь пора подумать, друзья, о возвращении на нашу бедную землю. Новые руководители наши благословили нас на последний бой, итак, вперед, к свету!
Спустя час захлопнулась дверь за путешественниками по небу, и воздушное судно с головокружительной быстротой начало рассекать волны атмосферы. Маги снова заняли место на диване, но теперь они не спали; в душе их еще живо было воспоминание последнего часа, и каждый молча ушел в свои мысли.
Подобно картинам в кинематографе, проходили в памяти Супрамати все фазы его странного существования. Удивительно живо представилась ему его скромная квартирка в Лондоне, где почти умиравший молодой врач Ральф Морган с тоской в сердце мучился над тайной смерти. И вдруг неожиданное появление незнакомца обратило его в индусского принца Супрамати, в бессмертного, которому выпала на долю роковая необходимость присутствовать при смерти планеты. И не только бессмертным сделался он, но посвященным, облеченным громадным знанием и могуществом, перелетевшим, подобно птице, с одной планеты на другую. Грубый булыжник сделался драгоценным камнем в руках Эбрамара; а между тем при мысли, сколько еще предстояло учиться и какой путь пройти, чтобы достигнуть таинственной грани, за которой скрывается последняя загадка: быть или не быть, его бросало в дрожь, и он нервным движением провел рукою по лбу.
Нарайяна был также глубоко потрясен. Все виденное произвело переворот в его страстной душе, сердце было полно горячим желанием идти вперед по пути к истине, из глубины души хлынул могучий, как волна, порыв к свету, который возносит человека на высшую ступень экстаза и доводит волю его до апогея. Огонь вспыхнул в его черных глазах и широкий ореол осенил голову. Во взоре наблюдавшего за ним Эбрамара появилось выражение глубокой радости и любви. Ведь Нарайяна был его "блудным сыном", и такая минута чистого порыва, этот луч на его челе были наградой за долгие века терпения и труда, которые он посвятил воспитанию этой мятущейся души.
Глава восемнадцатая
Таким образом, Супрамати вернулся в Царьград, но нигде не показывался. По наружному виду великолепный дворец казался закрытым и пустым, внутри же его кипела лихорадочная работа. Каждую ночь во двор или дворцовые сады спускались пассажиры с бледными аскетическими лицами и глазами, горевшими могучей восторженной верой. Теперь около каждого мага находился целый штаб молодых адептов. Это адъютанты Супрамати под руководством Нивары обходили всю назначенную ему область, собирали верующих и передавали им призыв великого миссионера. Все, что еще осталось верным Христу и служило Богу, послушно выходило из пещер или убежищ, где укрывалось, и шло во дворец индусского принца, служивший сборным пунктом. Тем временем, пока последние воины добра смыкали свои ряды и готовились
постом и непрерывной молитвой к великому бою, по всей земле разыгрывалась неслыханная вакханалия. Превращение бесплодных земель в роскошные сады продолжалось с невероятной быстротой. По-видимому, шар земной и в самом деле превращался в рай; обилие всего было так велико, что не соответствовало даже потребностям значительно уменьшившегося народонаселения. Кроме того, вся природа приобрела какой-то анормальный характер: плоды и овощи громадных размеров и более яркой окраски получались с едким вкусом; воздух, хотя и приятный, теплый, был тяжел, точно перед грозой, и влажен, как в бане. Людей охватывала какая-то истома и нередко сонливость, как после приема наркотика; поэтому на празднествах сатанистов собиралось гораздо меньше народа, чем ожидали. Поистине «дьявольское» невежество в пользовании страшным веществом уже давало о себе знать; но опьяненный и ослепленный успехом Шелом ничего не боялся и забавлялся этой ужасной силой, точно игрушкой. Всюду по его повелению воздвигались сатанинские храмы, устраивались оргии и с помощью той же первобытной эссенции материализовались полчища ларвов, и эти омерзительные, опасные существа, вызванные из невидимого пространства, принимали участие в празднествах и процессиях. Однако, несмотря на свое торжество, Шелом не был доволен, и его грызла тайная злоба. Он не мог помириться с потерею Исхэт, которая исчезла бесследно, и агенты его не могли ее найти. Его угнетало и мучило сознание, что индус осмелился и успел выхватить женщину эту чуть не из его рук, из самого сердца его могущества. А с недавних пор еще одно новое обстоятельство стало раздражать его. Гадкая растительность, появившаяся перед его дворцом на другой день после раздачи эликсира жизни, вдруг стала вянуть и сохнуть; а Шелом, предвкушавший удовольствие любоваться, как верующие будут уничтожены кровожадными растениями, бесился. В виде опыта он уже казнил таким способом несколько человек, заподозренных в антисатанизме, и бросал также старых или больных животных. Итак, убедясь в гибели этой своей забавы, он решил оживить кустарник посредством первобытной материи. Но каковы были его удивление и ужас, когда он увидел, что едва только несколько капель жизненной эссенции попало на пожелтевшие листья странных кустов, как те вспыхнули, как костер, и через десять минут от маленького, усеянного колючками леска остались одни кучки золы, которую затем развеял ветер. Шелом ни минуты не сомневался, что это новая выходка «индуса», и его ненависть, если это было возможно, еще более усилилась.