Гибель подполья
Гораздо реже, чем принято считать, провалы происходили из-за прямого предательства кого-либо из подпольщиков. При этом не следует считать предательством, когда арестованный, не выдержав изощренных пьпок или пыток членов его семьи, начинал давать показания. Об этом можно только горько сожалеть, но обвинять в этом никого нельзя. Видимо, существует предел мучений, которые способен выдержать человек, у каждого он свой, и предугадать его заранее невозможно.
Но куда чаще спецслужбы оккупантов, особенно СД и ГФП, использовали свои специфические контрразведывательные методы, вычисляли подпольщиков и разведчиков. Не следует забывать, что в этих спецслужбах работали не только садисты-костоломы, но и высококвалифицированные специалисты сыска.
В небольших городах была своя особенность. Здесь, повторимся, русские полицейские часто еще с довоенных времен лично знали многих местных жителей, а потому могли брать под наблюдение тех, кто, по их представлениям, мог стать подпольщиком.
Наконец, в жизни почти каждого подпольщика наступал критический момент невыносимой психологической усталости, когда от непрестанного нервного напряжения, мобилизации всех душевных сил выдержка сдавала и человек начинал совершать ошибки. Ослабевала бдительность, порой приходило обманчивое чувство собственной неуязвимости.
Можно предположить, что у Дмитрия Иванова были сильные подозрения на принадлежность к подполью его одноклассников Тони Хотеевой и Коли Евтеева. Антонину, к тому же, он невзлюбил еще со школьных времен. Возможно, из-за пустяка, к примеру, когда-то она могла отказать ему на танцах. А может, и потому, что она была активной общественницей. Он определенно подозревал Клавдию Антоновну Азарову и с большим недоверием относился к Викторину и Олимпиаде Зарецким. Но всего этого было недостаточно, чтобы нанести по подполью сильный и действенный удар.
Роковую ошибку совершил, увы, сам Алексей Шумавцов, когда принял в группу Прохора Соцкого. Этот тихий, неприметный, с абсолютно незапоминающейся внешностью парень,
родом из деревни Игнатовка, в нескольких километрах от Людинова, появился в городе совсем недавно и поступил на работу на локомобильный завод. Сначала он был разнорабочим, а потом сделался кладовщиком в ремонтно-строительном цехе. У его деревенской семьи были какие-то давние отношения с бывшим мастером, а теперь начальником этого цеха Федором Ивановичем Гришиным, на квартире которого он и поселился. Платил Прохор за жилье скорее всего продуктами, за которыми раз в неделю ходил в родную деревню.
Начальником цеха Гришин был старательным. Имея в своем подчинении свыше ста рабочих, он лично руководил восстановлением производственных цехов завода, электростанции, ремонтом зданий немецкой комендатуры, полиции и тюрьмы, а также квартир немецких офицеров. Позднее, в 1943 году, он выехал с немцами в Минск, где в должности мастера работал на военном заводе под началом того же майора Бенкендорфа.
Как попал Прохор Соцкий в организацию, кто его порекомендовал, или привлек сам Алексей остается неизвестным, вернее, есть несколько противоречивых свидетельств, разобраться в которых сегодня невозможно. По законам конспирации привлекать Соцкого, даже «втемную», было никак нельзя: за несколько месяцев его четыре (!) раза на два-три дня задерживала полиция. Как-то возили в Жиздру, где предлагали стать полицейским, но он якобы отказался. Однажды его даже допрашивал начальник ГФП майор войск СС Айзенгут.
Нам неизвестно, знал ли Шумавцов об этих задержаниях или нет. Сам Соцкий на следствии утверждал, что рассказывал об этом Алексею, но проверить это невозможно.
Загадочным остается и то задание, которое Шумавцов дал Соцкому: составить список работников завода, сотрудничающих активно с оккупационными властями. Загадочным потому, что сам Шумавцов, работающий уже с первых дней оккупации, т. е. больше года, знал всех ответственных работников завода, начиная от управляющего Ивана Мамонова и до бригадира вахтеров, куда лучше Соцкого, на заводе, да и вообще в городе новичка.
Возможно, Шумавцов хотел сопоставить список Соцкого с собственными наблюдениями.
Как бы то ни было, Соцкий, повторяем, то ли по недомыслию, то ли сознательно, но, работая под дурачка, обратился за помощью к своему домохозяину.
Федор Гришин, как установил на своем заседании 3031 января 1953 года военный трибунал войск МГБ Тульской области, был еще в марте 1942 года привлечен комендантом фон Бенкендорфом к секретному сотрудничеству, он должен был выявлять рабочих, недовольных оккупационным режимом, и доносить о них. Именно он и выдал в конечном счете группу Алексея Шумавцова, за что и был осужден к двадцати пяти годам заключения в лагерях.
Как показал на суде сам Гришин, Соцкий сообщил ему не только о самом задании, но и то, что получил его от электромонтера Алексея Шумавцова.
Гришин пообещал Соцкому (разговор происходил у них дома, по окончании рабочего дня) помочь в составлении такого списка, а сам на следующее утро рассказал обо всем своему приятелю, тоже немецкому агенту бухгалтеру Федору Алексеевичу Степичеву.