Какой такой медведь? изумились мы.
Феофан поднял голову, засмеялся, обнажив редкие, желтоватые, крупные зубы.
Да он тут каждую ночь, поди как родной уж стал. Я его Васей зову. Ничего, не мешат, махнул он рукой, тут костьми не хрумчит, в кусты утягат. Хошь, поглядите, вон в кустах, там костей, как грязи.
Нам в те кусты идти не захотелось. Неуютно стало даже от одной мысли, что пришлось бы туда идти. Лапищи медвежьи на песке отпечатались, как блины. А по краям когти, как крючья Жуть, честное слово.
Робяты, сказал Феофан, давай ушки затаганим из рыбки царской. Не могу ж я гостей отпустить без ухи, а, робяты?
Мы не возражали. Кто будет кочевряжиться, когда предлагается семужья уха. Кроме того, Феофан нам понравился: уверенный, радушный мужик, с таким приятно посидеть, пообщаться.
За рыбой пошел он не в губу, а куда-то мимо нее, в кусты, к ручью. Что-то у него там, видимо, было: тайник, погреб? Но дело не наше: тут хозяин Феофан. Вернулся скоро, с большим розовым куском какого-то мяса, похожего на звериное. Это и была семга.
Я вызвался сварить уху, но Феофан не дал, главную работу сделал сам, а мы были на подхвате: вода, дрова, поддержание костра. Феофан командовал. Мне было доверено лишь сварить чай.
Уха была удивительна, что тут скажешь. Мы с Серегой хлебали и шумно ее нахваливали, хотелось, чтобы Феофану было приятно. Вытаскивали ложками душистое крутое семужье мясо, рот обволакивал сладковатый, нежный аромат. Феофан дул в большую деревянную ложку, громко фыркал. Глубокие морщины, высеченные на его некрасивом лице солеными, морскими ветрами, почти что разгладились, глаза замаслились, блаженно прищурились, как у сытого кота, лицо стало добрым, умиротворенным.
А не скучно одному, Фан?
Да быват, что и заскучашь А коли разобраться, тут лучше, больше воли.
В деревне меньше разве? засомневались мы.
Феофан, видно, наевшись, молча постучал ложкой по комелю бревна, достал сигарету, прикурил от уголька, пыхнул дымом:
Там, брат, такие рожи имеются, век бы не видеть.
Что-то волновало его, осталось в деревне что-то тревожащее, не дающее отрешиться даже здесь, в тишине и уединении.
Будто бы уж такие страшные рожи-то?
Да не, надоели просто, спасу нету.
Он поморщился, правая щека дернулась, будто заломил вдруг нерв в больном зубе.
Чай получился крепковатый, темно-коричневый: его заваривал Феофан. Пришлось положить побольше сахару.
А Капкан это фамилия такая или прозвище?
Феофан заерзал на бревнышке, толстые его губы расплылись в смущенной улыбке:
Ну какая ж фамилия, фамилия Павловский. Кличка, конечно.
Странная только.
Было дело
Феофан попивал чаек медленно, смачно прищелкивал языком. Настроение у него, видно по всему, было неплохое.
Расскажите, Феофан Александрович, запросили мы разом.
Павловский отставил недопитый чай, полез за сигаретой, глубоко затянулся, прищурился. В щелочках глаз заискрила то ли лукавина, то ли радость.
Кино «Фанфан-Тюльпан» видели?
Видели! ответили мы в один голос.
Ну вот после этого кино меня в деревне все и
звали Фанфан-Тюльпан. К-ха Но это только первое время, какой из меня тюльпан Переменили кликуху на Капкан.
А капкан-то при чем? Почему именно капкан?
Феофан помолчал, создал паузу. Мол, не все сразу, робяты Поковырял ногой песок.
Капкан я поставил, вот и прозвали.
На кого? На медведя? Росомаху?
Не, на соперника.
Ну заинтриговал Феофан, мы извертелись на бревнах.
Соперник-то кто? Человек, что ли?
Человек, кто ж еще, вяло махнул рукой Феофан. Молодой я был, шальной. За Людой ухаживал, за женой то есть, бывшей, правда. Он как-то торопливо сплюнул в костер, вздохнул. Ну, а тут хмырь этот приехал, командированный, Стасик. К-ха И за ней сразу хвост распушил, как тетерев. Я ему посоветовал: гулял бы ты, Вася, на все четыре, не то хвост выдерну.
А он?
Ну он петушком держится, видал, говорит, и все такое. С гонором, в общем. Ну, думаю, подкараулю. К-ха А тут хлопотун наш, Ваня Мищихин, бригадир, кха-кха, посылает меня в суземок. Сядешь, говорит, на косилку. Да мне, говорю, нельзя, и все такое. Он: разговор окончен, сядешь! А это в лес, на неделю, не меньше, к-ха
Феофан, когда начинал волноваться, все время подкашливал. Пару раз глубоко затягивался, щурился, хищно раздувал ноздри, из них валил дым.
Ведь, думаю, поползет этот Стасик к Людке моей. А меня не будет. Как бы, думаю, его прищучить, чтоб неповадно было. Н-да Думал, думал. Потом, ага, решил: отловлю его, как вепря на тропе, будет знать Взял капкан волчий, седьмой номер, пару раз обухом врезал по пружинке, чтоб ногу сильно не повредило, и поставил на повети у Люды, перед дверью, сеном прикрыл.
А почему на повети-то именно?
Сам-то я через поветь к Люде пробирался все время, думал, и Стасик попрется туда же. К-ха
Феофан заулыбался, замолчал, глядя на огонь.
Дальше-то что, дальше-то? Попался он?
Не попался, а попалась к-ха
Кто?
Люда и попалась. Утром пошла на поветь и хлоп! Хорошо, в сапогах была. И то с перепугу крику было на всю деревню. Меня потом чуть не убила. Ничего себе, говорит, женишок. Феофан швырнул окурок в огонь, вздохнул. С той поры я и есть Фанфан-Капкан.