Странные, напоминающие неподвижных ежей плоды валялись в углу.
За борт их, командор. На «Тринидаде» и без этой туземской нечисти вони хватает, сказал Дуарте.
За борт! произнес Фернандо. Но Энрике-Трантробан робко тронул его за рукав.
Еда, Господин.
Для тебя и крыса еда, огрызнулся Магальянш. Он был зол. Поманив добром, судьба снова бросила его в бездну отчаяния. Что делать, если и Разбойничьи острова случайны, если этот океан бесконечен и настоящей земли не будет еще столько же бесконечных месяцев.
Еда, Господин, повторил Энрике-Трантробан. Дуриан.
Не обращая внимания на мерзкую вонь, слуга пальцами поддел внутри треснувшего плода кусок мякоти и засунул в рот. На лице Энрике появилось выражение блаженства, подобное тому, с которым он вспоминал груди толстой кухарки. Забыв о царапающих руку колючках, он снова и снова нырял пальцами в расселину плода, вытаскивая и отправляя в рот новые куски сочной мякоти. Облизывая пересохшие губы, моряки поглядывали на него, не рискуя последовать его примеру. Слишком уж непереносимым для европейского нюха казался запах этих чудищ.
Дай попробовать твоей еды! решившись, приказал Рернандо. Слуга засуетился, сбегал за серебряным блюдом, на котором в лучшие времена подавал обед своему «Господин», достал из кучи новый плод, руками раздвинул чуть надтреснутую расселину, выложил мякоть на блюдо.
Поддев оставленный Энрике кусочек и зажмурившись, Фернандо отправил его в рот. И райское блаженство разлилось внутри. Для командора, такого же изголодавшегося, как и последний каторжник, принятый им в Севилье на корабль, нежнейшая мякоть была подобна божественному нектару.
Бог сокрыл райский вкус за тлетворным ароматом, дабы недостойный не познал его.
Виктория! донеслось с разных сторон.
И расталкивая друг друга, команда кинулась к воняющим колючкам, чтобы хоть ненадолго обмануть голод и жажду.
Но долго радоваться столь
редкой ныне картине людского насыщения Фернандо не дали.
Командор, окликнул Барбоса, собирающийся отплывать на свой «Консепсион», у Элькано цинга. Он говорит, что хотел бы просить у вас прощения за то За участие
Произнести слово «мятеж» Барбоса не рискнул.
Десны Элькано кровоточили. Прикрывая рот тем, что осталось от тончайшего платка, он с трудом приподнялся на подстилке.
Командор
От молодого красавца Хуана Себастиана, которого, набирая экипаж, Фернандо впервые увидел в Севилье, не осталось и следа. Магальянш своим не менее износившимся платком оттер пот со лба больного.
Давно хотел спросить, откуда ты так сведущ в навигации, Себастиан?
У меня был собственный корабль, прошептал Элькано.
О-о! вырвалось у стоявшего за спиной Фернандо Энрике-Трантробана. Под резким взглядом командора вопль смолк, но и слуга и господин думали в тот момент об одном владельцы кораблей просто так кормчими на чужие каравеллы не нанимаются.
После осады Триполи казначейство отказало мне в выплате суммы, назначавшейся для расчета с экипажем. Я был вынужден занять денег у савойских купцов. А когда по истечении срока не смог с ними расплатиться, пришлось отдать в уплату долга свой корабль.
Энрике-Трантробан теперь молчал, но выражение ужаса застыло на его лице. За годы португальской и испанской жизни недавний абориген усвоил, что продажа корабля чужестранцу считается преступлением наитягчайшим. Суд, которому доводится рассматривать подобное дело, не принимает никакие оправдания в расчет. Вердикт «Виновен!» ждет любого, даже потерявшего собственный корабль лишь потому, что честно служил родине.
Я бежал в Севилью, надеясь затеряться на любом из кораблей. Ибаролла привел меня к вам продолжил Элькано. Простите, что скрыл.
Не думай об этом. Разве я не знал, что на кораблях у меня будут не только младшие сыновья и внебрачные дети знатных господ, но и беглые каторжники, и убийцы, и воры. Знал. Но знал и то, что только море способно истинно определить, кто чего стоит. В море гранды оказываются разбойниками, а бывшие разбойники являют благородство души, достойное грандов.
Я не хотел вас предавать, командор, еще тише проговорил больной. Кассада он заставил
Знаю! резче, чем следовало бы, прервал его Фернандо. Не знал бы, и твои четвертованные останки давно сгнили бы на шесте, рядом с шестом Гаспара. Меня предупреждали, что испанские гранды не простят бедному португальскому дворянину внезапного его возвышения. Не простили.
Предупреждение было прислано вдогонку. Энрике-Трантробан принес с берега свиток. Было это на Тенерифе, куда в сентябре 1519 года, через неделю после выхода из Санлукара, его маленький флот зашел за провизией и водой.
«Остерегайся зависти испанских капитанов остальных кораблей. Тебе не простят» тесть Барбосы предупреждал о тайном сговоре испанских капитанов.
Не простили. Все пытались обратить против него.
Вскоре после отплытия, двигаясь меж Зеленым Мысом и его островами, флотилия попала в полосу штормов и встречных ветров и долго не могла продвинуться по намеченному пути. «Дьявольский знак!» шептали за его спиной.
После не кончавшегося 60 дней дождя на мачтах и вантах появились мерцающие огни. «Дьявольский знак», настраивал капитан «Консепсиона» Кассада. И только обучавшийся всему на свете Пигафетта долго и путано объяснял про какие-то заряды будто две тысячи лет назад древние греки заметили, что если тереть кусочком шерсти о янтарь, появляются крохотные сияния, названные греками в честь янтаря электриситы