звонок, не для острастки обычной его предупреждают. Это люди серьезные
Непонятно только, почему они в него-то, в Данина, так уперлись? Ну, допустим, и узнает он этого самого Лео. Что с того? Можейкина-то не подтвердит. Вишь, как запугали ее. До смерти. А ведь она основное в этой расчудесной истории лицо. Значит, боятся они чего-то другого. Чего? Может быть, опасаются, что просто фигура Лео всплывет? Что в поле зрения попадет он? Так, эго уже ближе. Видать, за ним еще что-то есть. И крупное. Точно. Поэтому такая паника и поднялась, поэтому так они в Данина и вцепились, когда он лишь чуть-чуть активность проявлять стал. Так кто же все-таки эти «они»? А впрочем, плевать, и без него есть кому разобраться. Он, в конце концов, не в милиции работает. Это у них долг, это они обязаны, а ему-то и дела нет. Теперь только от сумочки Можейкиной, что Митрошка ему сунула, освободиться, и довольно с него. С тем и заснул Вадим в тот самый вечер после злосчастного звонка. А утром, одевшись, первым делом бросился к антресолям, где сумку прятал, схватил ее, спрыгнул с табуретки на пол, да так и застыл недвижный, потому что понял вдруг, что не выкинет он ее. Ну не сможет выкинуть, и все тут. Он закинул тогда ей в сердцах обратно на антресоли, держать у себя сумку страшно, а в прокуратуру теперь, после звонка, путь и вовсе заказан Ладно, успокаивал он себя, сумка пусть полежит, потом спрячу ее где-нибудь вне дома, но в эту свару больше не влезу.
Кто такой? Где живешь? спросил Уваров нарочито строго.
Эта здеся. Долгоносик слабо махнул рукой в сторону дальних домов. Васильков я вот.
Он поднял голову и уставился на Уварова, потом медленно перевел взгляд на Вадима.
Во, сказал он, тыча в сторону Данина пальцем. Я тогда мужикам сказал, что ты мент, ха-ха, я все вижу, ха-ха, во
Вы знакомы? удивился Уваров.
Вадим выдавил из себя улыбку:
Что-то не припоминаю.
Говорил, что жил здеся во а сам не жил. Я и то помню, я никогда не пьянею, я все помню. Долгоносик горделиво выпрямился.
Вадим машинально погладил волосы, полез за сигаретами в пиджак, но не нашел их, чертыхнулся, потом отыскал пачку в кармане рубашки, чиркнул спичкой, закурил, не заметив поднесенной Уваровым зажигалки. Он чувствовал, что оперативник внимательно наблюдает за ним, и старался не смотреть в его сторону.
Так вы все-таки знакомы, утвердительно проговорил Уваров.
Вадим пожал плечами.
Не узнаешь, прищурился Долгоносик. Кого на работу берут. Во И про Митрошку эта не помнишь, во
Данин полез за сигаретой, хотя во рту у него уже дымилась одна. Он повертел другую сигарету между пальцами и зачем-то бросил ее в сторону.
Какой такой Митрошка, Вадим Андреевич, а? К Уварову вернулась его прежняя насмешливость.
Понятия не имею, излишне поспешно ответил Вадим.
Да во Долгоносик махнул рукой на дом-глыбу. Здеся живет
Он закачался от того, что долго глядел вверх на высоких Уварова и Вадима, и у него, наверное, закружилась голова. Он икнул, шагнул вбок и снова чуть не упал. Подошли сержанты.
Возьмем с собой? спросил один из них.
Уваров пристально посмотрел на Вадима, коротко усмехнулся и сказал, не отводя от него глаз:
Узнайте, где живет, а с собой не надо. Пусть дома ночует. Потом побеседуем. Перепутал он, наверное, вас с кем-то, Вадим Андреевич, да?
Наверняка, безмятежно ухмыльнулся Вадим. Сигарета чуть не вывалилась из его губ.
Ну все, поехали, скомандовал Уваров.
«Зачем мне все это? Зачем? Зачем? с каким-то незнакомым доселе, тупым ожесточением думал Данин по дороге домой. Ведь я же совсем несмелый человек, совсем. А погляди-ка, влез в эту свару и ни шагу назад. Зачем? Сколько раз я этот вопрос себе задавал! И не отвечал. А вот теперь отвечу. Я, кажется, что-то понял Правду хочу знать! Добрую, жуткую, но правду. Будь проклято это зудящее, выедающее душу желание знать правду! Правильно я поступил, что молчу, или нет? Спасаю я Можейкину или нет? Если правильно хорошо! Если спасаю замечательно! А если неправильно, а если не спасаю Если, если, если»
Ночь провел скверно. Старый диван, такой привычный и уютный, сделался вдруг жестким и неудобным. Вадим провертелся полночи, так и не заснув, потом поднялся, потому что уж совсем невмоготу было. Ступив на пол, ойкнул, сморщившись, заломило поясницу и тяжело запульсировало в затылке, открыл окно, постоял, глубоко вдыхая ночной воздух, потом закрыл глаза, помассировал шею и затылок. И когда чуть полегчало, возникли в голове бессвязные картины: ухмыляющийся Уваров, заморенный Долгоносик, безмолвный, мглистый переулок, таксист Витя,
крохотная сумка Можейкиной, бабка Митрошка, почему-то сидящая в дежурной части милиции И Вадим почувствовал озноб, хотя ночь была теплой. Он обхватил себя руками и снова поковылял к дивану, все еще видя Митрошку в дежурной части. Перекинул подушку на другую сторону; потирая поясницу, осторожно опустился на диван, закутался в одеяло и, постепенно согреваясь, стал проваливаться в зыбкое забытье.
Проснулся с головной болью, но, несмотря на боль, мысли четко выстраивались в логическую цепочку. Вадим решил уже, что сегодня ему делать. Он не знал еще, правильно ли поступит, но главное решил, а там будь что будет.