Глаза Дмитрия влажно блестели. Они тискали и похлопывали друг друга, взглядывали один другому в лицо любовно
и нежно, потом снова тискали и похлопывали.
Ну-ка, айда на свет.
Айда, погляжу я на тебя, душа окаянная.
Сами того не почуяв, непроизвольно, они перешли на родной язык.
Каамо! закричал Петр. Погляди-ка, какой фрукт явился!
О-о, Дик?!. Перьмень надо стряпать! в широчайшей радостной улыбке расплылся Каамо.
Дмитрий сграбастал и его, закружил, подбросил и, поставив на ноги, чмокнул в нос.
Ну, чуть оправившись, сказал Петр, давай рассказывай все по порядку. Когда приехал-то? Голодный, поди, с дороги?
Только что перед тобой и прискакал.
Откуда путь?
Да с рудника нашего, из Йоганнесбурга.
Ну-у? Значит, Беллу свою с тестем видел? Уже прыгает Артур на своей сломанной?
Прыгает. Уж и костылек забросил. Только все же сдал старик, не тот стал. Надломился.
Годы.
Годы, согласился Дмитрий.
Ну, рассказывай.
Да подожди ты, дай на тебя погляжу Коммандантом, выходит, стал?
А что, негож?
В самый раз.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись просто так, беспричинно.
Дик! окликнул кто-то. Ты спрашивал Брюгелей вон идут.
К ним приближались Агата Брюгель и ее внук Франс. Его Дмитрий сначала и не узнал: так возмужал и раздался в плечах этот парень. Агата, ссохшаяся, но еще прямая, подойдя, поклонилась и сказала:
Я уже знаю, Дик, люди передавали, но все же ты расскажи мне, ведь ты был рядом.
Садитесь, тетушка Агата.
Нет, Дик. Рассказывай.
Молча, с застывшим лицом, лишь опустив глаза и не подняв их до конца рассказа, выслушала она, как ее муж решил остаться в лагере Кронье, как долгую, тяжелую неделю отбивались они от наседавших англичан, как жгли и крошили лагерь вражеские снаряды, как геройски, спасая жизнь Кронье, погиб Клаус и как принял смерть муж ее Гуго Брюгель. Не шелохнувшись, чуть покусывая губу под пробивающимися усами, стоял рядом Франс ее последняя кровинка, внук. Они и не заметили, как плотным кольцом окружили их боевые друзья павших, бородатые пропотевшие буры с кирками и лопатами только что рыли окопы.
Да! спохватился Дмитрий. Я сейчас! и бросился к палатке.
Он вернулся с роером, старинным, дедовским ружьем Брюгеля.
Вот, тихо молвил Дмитрий. Ведь он не раз говорил он хотел, чтобы это ружье осталось в верных руках, и посмотрел на Франса.
Дай, беззвучно сказала Агата и протянула прямые, как палки, руки.
Возьми. Старуха повернулась к внуку; он принял роер, ее руки бессильно упали. Спасибо тебе, Дик.
Спасибо, как эхо повторил Франс.
Они пошли к своему фургону, и буры, расступаясь перед ними, молчали. Никто не сказал Франсу слов о мести за деда и отца: зачем напоминать человеку, что он должен дышать?..
Расходились буры насупленные и сосредоточенные. Через несколько минут уже вдалбливались в неподатливую землю горного склона кирки, вгрызались лопаты, сжатые в мозолистых фермерских руках.
Мить, ты передохни пока, я пройдусь, посмотрю, как ложементы роют, сказал Петр.
Давай, дело командирское, а я к лошадям схожу.
Петр обошел позицию коммандо, еще раз выверил секторы обстрела, уточнил с фельдкорнетами расположение второй и третьей линий окопов, заглянул к артиллеристам, потом прошел в лесок, где укрывали лошадей, и часть коногонов отправил на рытье
траншей. Всюду люди были деловиты и молчаливы. Небо было ясное, солнечное, а во всем ощущалось приближение чего-то грозного и тягостного.
Питер, ты велел бы разжечь большие костры, нагреть воды в котлах, сказал Антонис Мемлинг. Перед хорошим боем белье бы сменить.
Рано помирать собрался, буркнул Петр.
Помирать не помирать, а в чистом-то лучше.
В суровые эти минуты расплывшееся от улыбки лицо Каамо показалось Петру странным: очень уж оно не соответствовало обстановке.
Ты чего? недовольно спросил он, глядя на запыхавшегося дружка.
Идем перьмень есть.
Чего-о?
Русская перьмень. Я сам стряпал. Готова. Дик ждет
Они устроились у небольшого костерка в лощине за кущей чахлых мимоз.
По такому поводу и чарку бы можно пропустить, сказал Петр.
Даже обязательно! Дмитрий с готовностью потянулся к фляге.
Они ели и поглядывали друг на дружку: соскучились.
Ну, расскажи, как там дела-то у нас на руднике, попросил Петр.
Да какие уж там дела! Стоит рудник, все замерло. А дома тишь. Привез я Эмму Густавовну, так они с Беллой приданое моему наследнику готовят. В ноябре на крестины тебя позову. Старик, тот скучает без дела. А рудничок наш готовится подорвать. Не хочет англичанам оставлять. Вот как мы дрогнем здесь считай, шахтам конец.
Дрогнуть не дрогнем, а отступить придется, спокойно сказал Петр. Робертса нам здесь не удержать.
Но все же продержаться бы Давай-ка еще по одной
Доедали последние пельмени, когда рявкнул снаряд и зеленоватое облако лиддитового дыма вспухло неподалеку. Потом разрывы взметнулись стеной.
Хорошо, перекусить успели, сказал Дмитрий, обтирая ложку и пряча ее за сапог.
3
С утра дул сильный юго-восточный ветер. Он срывался, должно быть, со снежных вершин Катламбы, столько было в нем холода. Но Мориц не взял с собой ни карос, ни куртку: это было бы подозрительно. «Куда это ты направляешься, Мориц?» спросили бы у него, заметив теплую одежду. А знать куда, не должен никто.