Марстон, ошарашенный, молчал. Он не понимал, в чем его еще обвиняют.
Не ори, Каамо, строго сказал Ян. Зачем устраивать истерику?
А Каамо дрожал и то скрипел зубами, то улыбался даже тогда, когда Марстон был уже расстрелян. Лишь Петру он признался:
Я кричал, чтобы мне не жалко было убивать эту тварь. Ведь это было не в бою.
Петр глянул на него с удивлением, потом усмехнулся. Каамо не понял этой усмешки и, подумав, что Питер насмехается над его жалостью, опустил глаза
На следующий день буры простились с Петром. Ян долго тискал его, потом, отвернувшись, отошел и вспрыгнул в седло
Петру предстояло перейти границу с Мозамбиком. Ее стерегла специальная зулусская стража под начальством бура из немцев Стейнакера, продавшегося англичанам. До границы Петра должен был проводить один Каамо.
3
Дважды за ночь Петр нарывался на засаду зулусов Стейнакера, и дважды потные чернокожие воины совали его в костер, поджаривая руку. Что-то им надо было от него, а что Петр не понимал.
От боли он просыпался. Раненый палец набухал все больше, руку внутри дергало и жгло.
На рассвете Петр поднялся, лежать дольше было невмочь. С опаской размотал он бинт. В нос ударил дурной гнойный запах. Палец казался синевато-серым. Петр прислушался к себе: сердце билось нехорошо, часто, телу было жарко. Еще вчера он подумал о гангрене. Похоже, не ошибся, жди теперь заражения крови. От этого мертвеющего пальца гнойно-смрадная смерть разбежится по всему телу.
Каамо из-за плеча тихо сказал:
Худо, Питер. Надо разрезать, потом прикладывать траву, а какую я не знаю. Манг знал. Отец знал. Я не знаю. К доктору надо.
Хватит каркать, браток! Петр щелкнул Каамо по носу и начал заматывать бинт. Давай-ка лучше пожуем чего-нибудь да в путь.
Так они намечали еще заранее: с утра, после ночного бдения, пограничная стража должна ослабить внимание.
Но плохо они знали Стейнакера!
В густых зарослях галерейного леса на берегу мутно-быстрой Инкомати негромкая, чуть шелестящая стрела сбила шляпу с головы Петра. Он упал на шею Алмаза, резко разворачивая коня в сторону. Вторая стрела тупо чмокнулась в шерстистый ствол пальмы рядом. Почти сразу же грохнули выстрелы, но это уже было более привычно и, значит, менее страшно.
Отстреливаясь почти вслепую, наугад, они унеслись обратно и забились в чащобу милях в трех от границы вчерашний владыка окрестных мест генерал Ковалев и его верный друг и адъютант. Петр пил из фляжки, глотая жадно и громко. Каамо смотрел на него и видел в глазах нехорошую, тоскливую решимость.
Ты устал, Питер, да? сказал Каамо. Ничего, мы перехитрим их.
Конечно, Каамо, сказал сквозь стиснутые зубы синеватыми губами Петр и лег в траву.
Он лежал, уткнувшись головой в землю, и не то сухие стебельки в зубах, не то сами зубы поскрипывали.
Очень болит, Питер?
Болит, Каамо.
К доктору надо. Едем, Питер, к своим. Ян быстро найдет доктора.
Не поднимая головы, Петр сказал:
Поздно. Гангрена, брат. Знаешь такую штуку? Помолчал и велел: Разожги костер.
Каамо сделал это, еще не понимая зачем, но чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное.
Достань из сумы йод и бинты, сказал Питер, а сам вытащил свой большой складной нож и начал разматывать бинт на руке.
Не надо, Питер! Огромные глаза Каамо налились слезами. Поедем к доктору. Слышишь, Питер, поедем к своим!
Петр угрюмо усмехнулся:
Эх ты, а еще
негр! (Каамо вскинул на него глаза, в них вспыхнула обида.) Учись у русского, братишка.
Он сунул лезвие в пламя. Лезвие было широкое и острое. Потом Петр положил руку с разбухшим посеревшим пальцем на луку седла. Руку била дрожь.
Каамо швырнул йод, бинты и отвернулся. Он не знал, что в таких случаях надо уж и уши зажимать.
Захрустел под ножом сустав. Петр дико замычал. Потом нож мягко врезался в седло. Каамо резко повернулся. Петра трясло, лицо было бледным и мокрым.
Лей, сказал он, протягивая руку с обрубком пальца.
Каамо вылил почти весь йод и стал бинтовать. Петр дышал тяжело, с хрипом; Каамо метнулся на землю. Он что-то искал, пригибаясь, словно бы обнюхивая травы.
Сейчас, Питер, сейчас, бормотал он.
Петр лежал, когда Каамо поднес ему густое горячее варево, пахнувшее полынной горечью и медом.
Пей, все пей, это выгонит из тебя жар.
Потом Петр затих и впал в забытье. Он не слышал, когда Каамо исчез куда-то.
Через какое-то время он ощутил себя. Телу было странно легко. В руке, которая показалась ему гигантски вытянутой, в дальнем ее конце приглушенно токала кровь. А боли почти не было. И дышалось уже свободно. Он даже разобрал запахи разнотравья и влажный, прохладный ветерок с океана.
Вдруг кто-то осторожно тронул его за плечо. Петр, пружинясь, повернулся. На него смотрели большие-большие печальные глаза Алмаза. Мягкие шершавые губы коня обвисли, будто этот милый, добрый друг хотел что-то сказать жалостливое и, может быть, нежное.
Петр погладил его морду и заплакал.
Потом ему очень захотелось есть. Он вытащил из переметной сумы билтонг и принялся яростно жевать его. Алмаз хрумкал травой и порой косил большой, влажно поблескивающий глаз в сторону хозяина. Ах, Петр, что-то все же он хотел тебе сказать!