Тома Трюбле вопросительно взглянул на Даникана.
Не всегда в точности! повторил судовладелец. Пусть это тебя не удивляет, капитан! Тортуга, во-первых, и прежде всего, владение и родина корсаров, и притом корсаров отважных среди отважных. Эти ребята имеют право на некоторое снисхождение его величества, и они им пользуются Поступай, как они, я жаловаться не буду.
Большое и румяное лицо, на котором, как свежая кровь, выступал косой шрам, нарисованный голландской саблей, расплылось неожиданной улыбкой. И Тома Трюбле продолжал расспросы:
Кто же они, эти корсары с Тортуги?
Они флибустьеры, ответил кавалер Даникан. Флибустьеры! Запомни это слово: флибустьеры! А тех, кто так называется, ты быстро узнаешь
Кавалер уже встал и пристегивал портупею. Надев шпагу, он проверил, хорошо ли она вынимается из ножен. Несмотря на стражу, дурные встречи не были редкостью в ночном городе. Завернувшись в плащ, Готье Даникан оставил правую руку свободной, на всякий случай
За сим, сказал он, до свидания, дорогие хозяева, покойной ночи всем вам и да хранит вас святой Винсент, патрон нашего города. Мало, сосед мой, мы попьем другого винца, не хуже этого, когда сын твой вернется с островов. Госпожа Перрина и вы, моя прелесть, целую ваши руки. А тебе, друг мой, скажу: до завтра, если угодно Богу!
И вышел.
VI
Тома и Гильемета, как и подобает детям, первыми поднялись по деревянной лестнице, ведущей в их комнаты. Перрина последовала за ними. И, наконец, Мало, глава семейства, потушил последнюю свечу в железном подсвечнике и тщательно проверил все ли в порядке со стороны входа: замок и засовы.
После чего все погрузилось в молчание. Невзирая на это, немного позже, легкий шум возобновился в спящем доме: легкий шум шагов осторожных и тихих, таких приглушенных, что они не потревожили сон стариков. Желтый луч, падавший из ручного фонаря, осветил нижнюю комнату. Тома и Гильемета,
она в нижней юбке, он совершенно одетый, готовый шататься где угодно, веселые и лукавые заулыбались друг другу. Не в первый раз покровительствовала сестра ночным похождениям брата. Когда ему еще не исполнилось двадцати лет, а Гильемете в то время не было пятнадцати, уже тогда Тома каждую ночь удирал, чтобы таскаться по кабакам, а также и по другим местам, о которых он не говорил Гильемете. Понятно, не в вечер такого дня, дня, бывшего свидетелем того, как он променял на шляпу с пером и шпагу свой боцманский серебряный свисток, не в такой вечер капитан Тома Трюбле стал бы вместе с курами укладываться спать, не совершив сначала прогулки по городу и не пожав руку добрым приятелям и однокашникам.
Ладно же! сказала Гильемета. Смотри только не шуми, когда вернешься. Ты узнаешь мое окно? Брось в него горсть песку, я тебя услышу и побегу тебе отворять.
Экие дела! беспечно сказал Тома. Лучше не запирайся на засовы Я с собой возьму ключ, и все будет в порядке.
Ну нет! Тут шатается слишком много всякого сброда Слишком много бродяг, вроде тебя, дурной!
Она засмеялась, погрозив ему пальцем.
Признайся, ты разве не забирался в чужие дома, разбойник?
Он схватил ее за руки и насильно поцеловал в обе щеки.
Вредная девчонка! Ты знаешь, что это только ради шутки.
Как бы не так! сказала она. А когда старик Дюге, который этого ведь не знал, взялся за мушкет, так это тоже в шутку один из вас проткнул его шпагой? Ведь это ты был
Ты у меня замолчишь?
Он душил ее в объятиях, продолжая покрывать поцелуями ее лицо, одновременно ругая ее и называя потаскушкой.
Лжешь! возмутилась она, потом спросила с любопытством: А эта Анна-Мария, которую ты соблазнял, как ты теперь с ней? Ты к ней пойдешь?
Она презрительно сжала губы.
Анна-Мария Кердонкюф когда-то была ее подругой и приятельницей. Но Анна-Мария поддалась уговорам Тома. Была ли то добродетель или ревность, но Гильемета, ничего не имевшая против того, чтобы Тома был возлюбленным всех других женщин и девок, ей неизвестных, нашла очень дурным, что Анна-Мария стала любовницей Тома.
Отвечай же! сейчас же вскипела она, пойдешь ты к этому отродью?
Тома поломался.
Если захочу, сказал он. Ты тоже хороша. Чего ты на нее нападаешь? Что она тебе сделала?
Гильемета всем своим видом выразила крайнее презрение.
Мне? прошипела она, вытянув губы. Мне? Анна-Мария? Что бы она могла мне сделать? Или ты воображаешь, что я с ней разговариваю? Святые великомученицы!.. Да ни одна из нас, кто хоть чуточку себя уважает
Но Тома насмешливо ее прервал:
Ну да, болтай! Стану я тебя слушать!.. Ты забыла, что вас с ней было водой не разлить. А теперь она у тебя черна, как сажа. Это уж не без причины. Вы что, вцепились друг другу в волосы, и тебе верно попало?.. Она больше тебя и толще, Анна-Мария
В ярости Гильемета со всей силы его ущипнула.
Мне попало? Мне? Ей богу, ты не в своем уме. Да я ей ногтями глаза выцарапаю и заставлю прощение просить, твою потаскуху! Приведи ее сюда, если хочешь ее посмотреть слепую!..
Тише, крикунья! Замолчишь ли ты, наконец? Покричи еще, и тогда кое-кто другой за тебя возьмется.
Он показал пальцем на деревянную лестницу и расположенную над ней дверь в комнату стариков. Гильемета смущенно опустила голову.