Можно добежать до Соборной площади или поближе до Стефановской церкви. Там как будто повеселее: офицеры учат солдат.
Но если подойти совсем близко, сразу поймешь, что и тут совсем невесело.
Солдаты уже не прежние. Теперь они сердитые или унылые.
Их учат, чтобы послать на войну. А на войну никто не хочет
На улице плохо, но и на дворе не лучше. Сережка все бегает зарабатывает. А другие ребята или в школе, или сидят готовят уроки.
А Мишка не учит уроков. Он уже все знает, чему учат в первом классе.
Чем же заняться?
С горя Мишка выпросил у Тольки задачник и стал решать все подряд: пригодится в следующих классах.
Дело шло. Но очень надоели жадные купцы. Они попадались Мишке на каждой странице, почти в каждой задаче. Они всё время что-нибудь покупали или что-нибудь продавали. Покупали дешево, продавали дорого. А Мишке приходилось подсчитывать, сколько они наживали на каждой купле-продаже.
Купцы смешивали цыбик дорогого чаю с десятью цыбиками дешевого и наживались на этом.
Купцы подмешивали пять берковцев плохой муки к двум берковцам хорошей и снова выгадывали себе в карман.
Купцы давали взаймы 100 рублей, а назад требовали уже 108, или 110, или даже 126 рублей. А Мишке снова и снова приходилось высчитывать, какую прибыль они получили.
Даже ночью, во сне Мишке стали надоедать эти жулики купцы из задачника Вишневского.
Но страшнее всего купцы были не во сне и не в задачнике, а наяву в городе. От них не было спасения ни в комнате, ни на улице!
Мука-то! Мука-то! Уж до пяти рублей дошла! скажет тетя, вернувшись с базара. Мишка услышит и соображает: значит, какой-то купец купил эту муку осенью задешево, а теперь продает втридорога наживается.
Совсем, как в задачнике, но хуже! Ведь это он взаправду, на самом деле наживается. И на Мишке наживается, и на Сережке, и на Тоське, и на Яночке. И раз хлеб дорог, им приходится есть поменьше, недосыта. Вот что делает с ними купец!
Рыбу-то теперь не укусишь шестнадцать рублей! услышит Мишка на улице и снова соображает. Значит, какой-то жадюга-купец купил эту рыбу у рыбака рублей по шести, а продает уже по шестнадцати! Вот и получается, что не укусишь!
Если дома нет сахара, если приходится пить чай «вприглядку», тут тоже не обошлось без купца, без лавочника. Сахар, конечно, где-то есть, да его не продают, держат, набивают цену.
В задачнике купцы на каждой странице, а в городе на каждой улице. И уж раз купец, лавочник,
значит, дом у него каменный или полукаменный, и в доме магазин или лавка с железной, как в тюрьме, дверью. И все это нажито!
Но и без купцов вроде нельзя: где же тогда все покупать?
15
Три курицы
Пришла как-то к ним знакомая баба из Тиминцев (Тиминцы от города три версты). Пришла, принесла три курицы.
Голубушка! Продаешь курочек? спросила тетя противным масляным голосом.
Продаю!
А почем?
Вот почем!
Что ты, любонька? Почему так дорого?
Так три куры-ти!
Ну, где же три?.. Вот эта, рыженькая, это еще кура. Ну, и белая для счету сойдет. А что уж серенькая, так какая же эта кура? Воробей, а не кура! Заморыш!
Стали торговаться, через час сговорились.
Тогда тетя в квартиру номер четыре к Маевским:
Полина Алексанна! Вы проснулись, золотко? Я не побеспокоила? Тут трех курочек принесли. Может, возьмем на троих: вам, мне, Марье Иванне?
Вышла заспанная Полина Александровна, Колькина злая мать. На ней расписной халат, а в прическу смешно вкручены какие-то бумажки. Она теперь опять ничего не делает по дому. Они взяли денщика вместо Кольки. Он им и самовары ставит, и сапоги чистит.
И случается ему тоже попадает. А он терпит, чтобы его не послали на фронт, на войну.
Вышла она, посмотрела, прищурилась:
Ну, что ж? Давайте возьмем!
Маевская заплатила за себя, а тетя за себя и за Мишкину маму. Значит, будет у Мишки суп с курятиной.
Но почему она так раздобрилась даже за маму платит? подумал Мишка. Конечно, мама ей отдаст, но, все-таки, почему?
Но сейчас же стало все понятно.
Баба собрала деньги и ушла.
А они все стоят и смотрят на кур. Вдруг тетя цап рыжую курицу, самую большую:
Я, пожалуй, вот эту возьму!
Маевская скривила губки и скорее хвать белую:
А я вот эту!
А для Мишкиной мамы остался серый заморыш Воробей, как говорила тетя, когда торговалась.
А платить всем одинаково!..
Царь пошатнулся
Вдруг стук, шум, хлопнула дверь.
Входит старый черт. Не здоровается, не раздевается: в шубе и прямо на кухню.
Тетя заворчала:
Хоть шапку-то сними! Не в кабак пришел! Икон-то бы постыдился!
Он молчит, сопит, нюхает табак.
Наконец снял свою семипудовую шубу, скинул полуведерную шапку, размотал семиаршинный шарф и бух на сундук у двери на любимое Мишкино место. Тетя встревожилась:
Ты что? Выпил? Налил зенки-то?
А он говорит ей:
Царь пошатнулся.
Да что ты?
Вот тебе и что ты!
Да так ли?
Вот тебе и так ли!
Да кто сказал-то?
Есть телеграмма Получена на имя «Мы, Николай вторый, император и самодержец всероссийский и великий князь» и то, и се «От-ре-ка-ем-ся от престола!..»
Ох, господи!..
От-ре-ка-ем-ся И еще: «в пользу брата нашего Михаила»
Ох, господи!..
Отрекаемся Не удержался