Значит, это тайна! И правильно, что тайна!
Потом Сережка зазвал к себе Тольку с Тайкой. Пусть увидят, что у него нет Коли.
Но где же все-таки он?
А кто его знает
Но маленький след есть.
Во-первых, бородатый солдат Иван Сидорович Вотинцев теперь не спрашивает, где Коля да что с Колей. А раньше все время спрашивал.
Во-вторых, Сережка все собирает деньги «для дела». И сам дает. И похоже, что эти деньги уходят к Ивану Сидоровичу.
Вот у него бы спросить, где Коля. Но разве солдат откроет тайну? Нет, не откроет. Разве только скажет: «Много будешь знать скоро состаришься»!
Мишка идет в гости
Мишка встал, а его мама еще спит. Вот горе: так и опоздать можно!
А будить маму жалко и даже нельзя: она высыпается только по воскресеньям.
Мишка выбежал на крылечко, но не сидится. Выскочил на улицу, но не бегается.
Тогда он вернулся в комнату, сел и стал неотрывно глядеть на маму. Он где-то слышал, что если долго глядеть на спящего, так все равно разбудишь. Взглядом разбудишь!
Он глядел-глядел и все старался не мигать. Наверно, целый час глядел, а то и два часа.
И вдруг совершилось
чудо: мама стала ворочаться, метаться и, наконец-то, открыла глаза. Ура-а-а!
Мама, вставай! А то опоздаем!
И мама послушно встала.
Мишка не стал завтракать некогда!
Пошли. Мишка идет бойко, спокойно, как к своим. А мама смущается, словно маленькая.
Догнали Тоську с сестрами. У них так же: Тоська с Яночкой идут бойко, спокойно, а Гэля робеет и тоже смущается, как маленькая.
На маму и на Гэлю нельзя глядеть без смеха! Чего это они так смущаются? Ведь к Сережке идем, а не куда-нибудь!
А Дарья Михайловна затеяла угостить гостей пельменями уж очень хотелось ей отблагодарить Мишкину маму. И она сделала бы все вовремя, да задержалась на рынке. Там какая-то барынька уж очень долго ковырялась в мясе: «Ах, это я не возьму один жир! И это не возьму одни кости!» Она ковыряется, а мясник Фарафонон лебезит перед ней, а на Дарью Михайловну никакого внимания, потому что Дарья Михайловна очень редко покупает мясо, да и то берет самое дешевое.
Гости пришли, а ничего не готово. Но оказалось, что это хорошо. Они бы сидели и смущались, а тут пришлось помогать стряпать.
Они стали все вместе стряпать и сразу разговорились и подружились. Мишка искоса взглянул на свою маму и чуть узнал ее: она была веселая, раскраснелась, помолодела, стала почти как девочка и показалась ему очень красивой.
Гэля тоже разрумянилась и тоже стала очень красивой. Было приятно глядеть на них.
А перед тем, как сесть за стол, Сережа отозвал всех ребят в сторонку и тихонечко по секрету сообщил, что Коля шлет всем привет.
Вот это да!
Потом пельмени поспели, гости сели за стол и стали есть. Потом снова варили и снова ели. И не просто так, а с красным уксусом!
И вдруг Дарья Михайловна затянула старую деревенскую песню: «Я ведь шурминская, у нас все поют»:
А когда Дарья Михайловна кончила, тогда Гэля затянула свою, польскую. Слов не понять, но песня тоже печальная.
А потом стали петь все вместе. И Гэля пела вместе. Она сказала:
У меня мама была русская, и я эти песни знаю.
Но Мишка не слышал ничего этого. И Гэлину песню не слышал. Он так объелся, что заснул за столом прямо как маленький. Вот стыдно-то!
Его положили на кровать, а потом мама принесла домой, раздела, а он даже не проснулся, так и спал до утра. А утром их разбудил громкий, нахальный стук в дверь. И началось
10
Мишку хотят снова взять в дети
Ой, извините, пожалуйста!.. Я сейчас, сейчас!..
Она быстро-быстро оделась. Мишка тоже не отстал: раз-два и готово! Долго ли влезть в штанишки!
Теперь можно. Мама открыла дверь, и в комнату вошел старый черт. Ух, как он сегодня приоделся! И бороду свою желтую расчесал!
За ним в комнатку вошли еще двое мужчина и женщина. Оба очень нарядные.
Мама сконфузилась, стала приглашать:
Проходите! Проходите! Садитесь, пожалуйста!
Хорошо, что Сигизмунд починил безногий стул и теперь на каждого гостя досталось по стулу, как и полагается.
Старый черт и мужчина сели сразу. А женщина сначала вынула из сумочки тонюсенький платочек с кружевами по краям и вытерла им стул, а уж потом села.
Она старалась вытирать незаметно, но все равно все видели. И Мишка понял, что его маме это не понравилось.
Ну и правильно, что не понравилось. Ведь они не грязнули, не трубочисты, так зачем вытирать.
Гости молчали и почему-то уставились на Мишку. Мишкина мама тоже молчала. Но она смотрела не на Мишку, не на гостей, а куда-то вниз, в половицы, словно разбила что-то и вот теперь смотрит горюет.
Наконец, старый черт открыл пасть:
Вот, Мариванна! сказал он маме. Это те люди, о которых я вам излагал.