Петр Петрович нежно глядел на телефонные аппараты целая батарея аппаратов, черные, белые, красные, и вот эти два, и среди них вот этот
Все чаще и чаще наступали минуты, когда упоение властью и гордость за проделанную карьеру вызывали легкое головокружение, в животе что-то сладко щекотало и обрывалось, подбородок сам по себе задирался,
как на статуях римских цезарей, дыхание прерывалось, и наступал кайф.
Однажды в этот самый блаженный момент и заверещал телефон. Не какой-нибудь цветной, а «вот этот» И то, что заверещал он именно сейчас, когда официальная работа уже закончилась и высокие руководители, задержавшись в кабинетах, завершали свои личные дела, успокаивало и даже обнадеживало.
«Значит, подумал Петр Петрович, звонок частный. Скорее всего, новый фильм на даче»
И порывистым движением смахнул трубку с рычага:
Рад приветствовать вас!..
Шеф обычно не отвечал на приветствия, но на этот раз ответил многословно и странной скороговоркой, спросил про здоровье, отчего Петр Петрович даже растерялся.
Спасибо, вроде все в порядке
Вот и я думаю, что вроде. Пометь на календаре: завтра в десять быть на комиссии Верховного Совета.
Пометил, четко, как всегда в разговоре с шефом, отрапортовал Петр Петрович. Какой вопрос готовить?
Депутаты хотят, чтобы ты объяснил, почему заключил соглашение о невыгодных поставках сырья этой странной фирме, которая обанкротилась. Шеф сделал паузу и задумчиво сказал: Не понимаю, Петро, что заставило тебя ухнуть столько валюты, аиньки?
У меня документы в порядке, тут одна стратегическая хитрость, дальновидное решение. сухо забормотал Петр Петрович, в предвидении далеко идущих благоприятных последствий
Вот и объяснишь, а заодно они хотят узнать, как ты лично понимаешь задачи, перед тобой поставленные, и твою позицию по преобразованию
Зачем им это? простодушно удивился Петр Петрович. Им что, делать нечего?
Я тоже так думал, вздохнул шеф. А теперь не думаю. Хотят убедиться в твоей компетентности. Сейчас это модно. Надеюсь, годовой план и его реализацию знаешь наизусть?
Да не так чтобы, но..
Запомни: шпаргалки исключаются. Будут вопросы по северному комбинату, много жалоб.
Про посольство не спросят? вырвалось у Петра Петровича.
Не понял.
Извините, это я так, про свое
Петр Петрович повесил трубку, вытащил расческу и тщательно причесал поредевшие на висках волосы. Потом нажал кнопку селектора:
Леонид, какой у нас на севере комбинат портачит?
Честно сказать, Петр Петрович, извините, конечно, все. А у вас какие-то сведения о конкретном?
Ладно, потом.
Петр Петрович тщательно продул расческу и положил ее в нагрудный карман, сбоку важных корочек с золотым тиснением. Взялся было за трубку «вот этого» телефона, но отдернул руку и снова посмотрел в окно. Снег прошел, и громады высотных зданий четко вырисовывались в подернутом заревом ночном небе. Где-то гремела музыка, незнакомая и малоприятная, но кому-то она была по вкусу, если уж запустили громкоговорители на такую мощь. Это ж надо так нахально запускать, тут учреждение, госучреждение, а они даже не считаются, ни с чем не считаются, ни с должностью, ни с регалиями, запускают свою музыку и кривляются, а ты должен терпеть, да кто же это такой бесцеремонный, или с ним уже можно и не церемониться?
От этой мысли оборвалось что-то в животе, резко и болезненно, как это было однажды во время приступа аппендицита, когда лопнули спайки.
У подъезда стояла в напряженном ожидании большая черная машина. За плотно обитой дверью кабинета стрекотала пишущая машинка: рождались новые приказы, инструкции, циркуляры.
От Петра Петровича еще исходили мощные биотоки власти, и телефоны весело
таращили на него свои круглые диски: позвони, прикажи. И он, Петр Петрович, вот сейчас, сию минуту, может, если захочет, подписать помощнику Леониду любую загранкомандировку, хоть на остров Эльбу, может закрыть не только северные, но и южные комбинаты, вот просто взять и закрыть, может назначить, снять, уволить, переставить, заставить
Он торопливо взглянул на предмет зависти министерских щеголей на свою «Сейку» с красными серпом и молотом на циферблате и буквами магического слова «перестройка», заменившими обычные цифры: до начала работы комиссии оставалось целых двадцать часов.
Петр Петрович сел в машину, как всегда, на заднее сиденье, вдавившись плечом в левый угол, приказал:
Во Внуково, к цыганам!
Заметив удивленное лицо шофера, с горечью вспомнил, что цыган во Внукове давно уже нет.
ЧЬЯ ПРАВДА КРЕПЧЕ?
Илья Ильич жил точной, размеренной и утвержденной кем-то наверху жизнью. Ровно в восемь вставал, заученными движениями приводил себя в порядок, с особой тщательностью маскируя обнаженное темя кудрявой проседью с висков, и в полдевятого, облаченный в доспехи из безукоризненно отутюженной рубашки с картонными манжетами и идеально подогнанного по располневшей фигуре финского костюма, сидел с салфеткой на коленях за кухонным столом и энергично уничтожал любимую яичницу с ветчиной.
То, что уничтожал он именно яичницу с ветчиной, не было случайностью. Эта яичница была одной из первых ступенек, ведущих к комфорту, в котором привычно протекала его жизнь: некое подобное блюдо он едал в своей первой загранкомандировке, в Англии, когда еще довольно молодым человеком возглавлял делегацию неискушенных передовиков производства, которых можно было дурить, как детей.