Стоппард Том - Аркадия стр 25.

Ханна. Это что-то важное? Это серьезно?

Валентайн. Интересно. Можно публиковать.

Ханна. Поздравляю!

Валентайн. Не меня. Томасину. Я просто прогнал ее уравнения через компьютер в миллион, в несколько миллионов раз дальше, чем успела она со своим карандашиком. (Достает из старой папки тетрадку Томасины и передает Ханне.)

Слышатся звуки рояля.

Ханна. И все-таки что это означает?

Валентайн. Не то, чего ты ждешь.

Ханна. Почему?

Валентайн. Ну, во-первых, она бы прославилась при жизни.

Ханна. Не успела. Она умерла слишком рано.

Валентайн. Умерла?

Ханна. Сгорела заживо.

Валентайн(осознав) . Ах, так это девушка, погибшая в огне!

Ханна. Пожар вспыхнул ночью, накануне ее семнадцатилетия. На фасаде видно не хватает мансардного окна. Там, под самой крышей, была ее комната. В парке памятник.

Валентайн(раздраженно) . Я знаю. Это мой дом. (Валентайн снова поворачивается к компьютеру.)

Ханна возвращается на свое место. Листает учебник математики.

Валентайн. Занимайся своим делом.

Пауза. Два исследователя за работой.

Пятнадцатилетний лорд Огастес, в одежде 1812 года, врывается в дверь, что напротив музыкальной комнаты. Смеется. Ныряет под стол. Его преследует разгневанная шестнадцатилетняя Томасина. Она немедленно определяет, где Огастес.

Огастес выбирается из-под стола. Томасина снова бросается в погоню вокруг стола.

Томасина. Какая же ты дрянь!

Она хватает Огастеса в тот миг, когда в комнату входит Септимус с книгой, графинчиком, бокалом и папкой с бумагами.

Томасина и Огастес расцепляются.

Огастес. А, добрый день, господин Ходж!

На губах его ухмылка. Томасина принимается прилежно рисовать пирамиду и конус.

Септимус открывает папку.

Огастес. Я рисую лучше всех в Итоне, господин Ходж. Но мы предпочитаем обнаженную натуру.

Септимус. Что ж, рисуйте по памяти.

Томасина.

Какая гадость!

Септимус. Прошу тишины.

Он достает из папки проверенную тетрадь Томасины и бросает ей через стол.

Она ловит, открывает.

Септимус. Не усматриваю связи с кроликами.

Томасина. Они же поедают собственное потомство.

Септимус(после паузы) . Я сразу не понял. (Протягивает руку.)

Томасина(возвращая ему тетрадь) . Дальше сделать просто места не хватило.

Септимус и Ханна листают удвоенные временем страницы.

Огастес вяло рисует геометрические тела.

Валентайн. Нет. Мир по-прежнему обречен. Но если он зарождался именно так, то, возможно, и следующий мир возникнет по этому образцу.

Ханна. Из доброй английской алгебры?

Септимус. И так до бесконечности, нуля или полного абсурда.

Томасина. Нет. Если отбросить отрицательные корни, все снова обретает смысл.

Септимус перелистывает страницы. Томасина начинает рисовать геометрические тела.

Ханна закрывает учебник и переключается на "садовые книги".

Ханна. Я не пью горячий.

Валентайн(не слушая ее) . Нет, ты вдумайся. Твой чай стынет сам по себе. А нагреваться сам по себе не может. Странно, правда?

Ханна. Нет.

Валентайн. Не спорь. Конечно, странно. Только от горячего к холодному. Улица с односторонним движением. Чай будет стынуть и стынуть до комнатной температуры. Так происходит везде и всюду. Солнце и звезды тоже остынут. Не так быстро, как чай, но в конце концов все на свете придет к комнатной температуре. Во времена твоего отшельника этого не понимал никто. Но ладно, допустим, что в тысяча восемьсот лохматом году этот полоумный действительно разбирался в термодинамике единственный во всем мире. Даром что жил затворником в дербиширской глухомани.

Ханна. Он выпускник Кембриджа. Ученый.

Валентайн. Да хоть десять раз. Спорить не буду. А девчонка была его ученицей, ученицей гениального наставника.

Ханна. Или наоборот.

Валентайн. Как угодно. Главное суть. А до сути они докопаться не могли! Как уж он спасал мир с помощью доброй английской алгебры не знаю. Но только не так.

Ханна. Почему? Потому что у них не было калькулятора?

Валентайн. Нет. Да. Потому что существует определенный порядок, ход событий. Нельзя открыть дверь несуществующего дома.

Ханна. На то и гений.

Валентайн. Увы это гений безумцев и поэтов.

Пауза.

Ханна.

Я видел Сон, не все в нем было сном.

Погасло солнце яркое, и звезды

Без света, без путей в пространстве вечном

Блуждали, и замерзшая земля

Кружилась слепо в темноте безлунной.

Ханна. Байрон.

Пауза. Снова ученые за работой.

Томасина. Септимус, как ты думаешь, я выйду замуж за лорда Байрона?

Огастес. Кто еще такой?

Томасина. Автор "Паломничества Чайльд Гарольда". А Чайльд Гарольд самый поэтичный, самый возвышенный и самый храбрый герой. А еще самый современный и самый красивый, потому что для нас, тех, кто знаком с автором, Чайльд это сам Байрон. Ну же, Септимус?!

Септимус(сосредоточен на другом) . Нет. (Он убирает тетрадь Томасины в папку и берется за свою книгу.)

Томасина. Почему?

Септимус. Во-первых, Байрон даже не помнит о вашем существовании.

Томасина. Но, когда он был в Сидли-парке, мы обменивались многозначительными взглядами. Странно, почему он до сих пор не объявился, ведь уже год, как он вернулся из своих странствий.