тебя из дурки!
Александр закончил свой монолог, поднял брови, вернулся к тарелке и швыркнул супом. Мирослава почувствовала, как в груди стало неожиданно горячо и тесно. Она стиснула челюсти. Казалось, весь мир вдруг сжался до маленькой точки, в которой существовала только она и ее муж, швыркающий супом. И чем больше она наблюдала за ним, тем невыносимее становился этот звук. Все мышцы Мирославы напряглись, и тело было готово защищаться. Оставалось только нажать на спусковой крючок.
Ну что опять у тебя с лицом? грустно удивился Александр, вытирая суп с подбородка. Ты похожа на уличного щенка.
Одно резкое движение руки и тарелка летит в стену, суп растекается красным пятном по белому столу и белой рубашке.
Мирослава!
Размахивая руками, Александр соскочил со стула, и его жена выбежала из комнаты, не найдя смелости объясниться за свой поступок. Она знала, что он был близок к тому, чтобы ее ударить. Она знала и где-то внутри жаждала этого. Ведь тогда маленькой трусливой Мире не нужно будет искать другого повода, чтобы уйти и покончить со всем.
Тем же вечером Александр притворно извинился перед Мирославой, хоть и не знал, в чем именно был виноват. Александру не было в тягость извиняться, когда он не чувствовал себя виноватым. Просто потому, что он был предпринимателем и знал, как решать конфликты. Он ненавидел их. Ненавидел разговоры по душам, и потому скорое извинение избавило бы его от них.
Мира, если хочешь можешь почитать мне сейчас. Я послушаю перед сном.
Он гладил жену по волосам, она лежала на кровати отвернувшись. Мирослава теребила пальцами уголок пододеяльника.
Не надо одолжений, Саша, тихо ответила она обиженным детским голосом, а затем вдруг покашляла, сама испытав отвращение от того, как голос ее звучал. Почему он так менялся рядом с ним? Куда пропадал тот голос, каким она владела в стенах университета или в собственной книге?
Мира повернулась к нему и показала красное и опухшее от слез лицо.
Происходит нечто неправильное.
О чем ты?
Рядом с тобой я чувствую себя ребенком. Обиженным, одиноким, жаждущим любви ребенком.
Но ведь это так и есть. Ты постоянно ведешь себя, как ребенок. Хотя я много раз говорил, что хотел бы видеть рядом с собой сексуальную и женственную тебя.
А что если я веду себя как ребенок просто потому, что ты ведешь себя как отец?
Все, хватит, Александр устало вздохнул и отмахнулся рукой. Снова начинаются психологические штучки? Слушай. Мне тут недавно посоветовали на работе хорошего психолога. Давай я оплачу? А?
Она собиралась в очередной раз возразить, почти выругалась на ирландском, но только кивнула головой. Кивнула, чтобы больше не стучаться в стену.
Давай, иди сюда, я тебя обниму, он лег рядом с ней, прижал к своей груди, и Мира растворилась в его запахе. Таком желанном и недосягаемом.
Мирослава была его второй половиной, но должна была быть отдельным цельным человеком. Ей часто было скучно. У нее не находилось сил на рутинные дела. Она была безответственна в бытовых вопросах, забывчива и мечтательна. Порой, проснувшись в выходные, она подолгу лежала в кровати до самого возвращения мужа с работы, чувствовала себя виноватой и нападала на него первой, чтобы защититься. Такой она была лишь дома. За его пределами Мирославу знали как горячую ирландку, всегда готовую к самым смелым и непредсказуемым поступкам, резким словам. Студенты любили ее за харизму и легкость в общении, которые несвойственны многим преподавателям. Коллеги ценили в ней сердечную доброту и открытый, жаждущий ум. Ею были довольны и приемные родители, ведь она никогда не доставляла им проблем.
Теперь ей было больно, стыдно и унизительно. Она знала о своих слабостях, но не знала, что с ними делать. Мирослава прижималась к мужу все сильнее, трогала его широкую спину, находя в ней защиту. Вся та тоска, которая накопилась за долгие годы, лилась теперь из нее слезами, оставляя душу совсем пустой. Но тоска по чему или кому? Она сама не знала ответов и не могла найти себе места в этом большом мире.
Я пойду к психологу. Снова. Ты прав. Я и не знаю, что бы делала без тебя. Я люблю тебя, Саша. И без тебя пропаду. Не справлюсь. Ты знаешь, если меня бы выбросило где-нибудь на необитаемом острове, я бы без тебя не прожила ни дня. Прости, что терпишь. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Саша.
Ее речь звучала отрывисто и нескладно. В ответ на каждое всхлипывание Александр целовал макушку ее головы, но делал это так, будто целует свое дитя, а не женщину. Когда Мирослава успокоилась, они легли на кровать и залезли под широкое одеяло. Бруни, виляя хвостом, запрыгнул к хозяевам. Мирослава потрепала его за ухо.
Ты купила
ему новый ошейник?
Александр заметил сверкающий медальон на шее пса и осторожно дотронулся до него пальцем.
Такой хлипкий и кривой.
Нет, это монетка...
Мирослава оперлась руками о кровать и привстала, подзывая пса еще ближе к себе.
Это тот серебряный дирхам, который я нашла летом на раскопках, помнишь? Решила, будет смотреться мило. Сходила в мастерскую вчера, мне быстренько сделали из монетки медальон и пристегнули к ошейнику. А ему идет, да?