Райан! Мира крикнула, что было мочи, а затем живот ее свело, она ухватилась руками о подоконник, и ее вытошнило наружу. Украденная у Райана брага и эль Синеуса стекали желтыми струями прямо по каменной стене крепости.
Испугавшись собственного состояния, Мирослава отпрянула от оконца, и на четвереньках опустилась на пол.
Быть может, это было отравление. Быть может, стресс. Но Мирослава знала одно: ей нужна медицинская помощь. Она чувствовала, как была близка к тому, чтобы умереть во второй раз.
Двор гудел и хохотал. Другие викинги уже начали складывать злобные стишки о принцессе в башне, которой не нужен был и дракон, чтобы отпугнуть принца. Райан отрывал заусенцы на ногтях и делал новые. Он уже не знал, куда девать свои руки, пока не получил от Ефанды задание разгрузить товар из Новгорода, который конунг привез для своей жены.
Жду тебя и Утреда у себя, повторил Рёрик свое желание тихим натуженным голосом. Вели Катарине привести эту девушку в порядок. Орет и блюет как свинья на жертвоприношении, он на мгновение замолчал и потер висок указательным пальцем. Потом пусть приведет ее ко мне. И вели ей не называть твою христианскую шавку по имени. Он трэлл. Вонючий трэлл без права голоса и без права носить имя. Сколько раз мне повторять тебе, Харальд? Ты испытываешь мое терпение.
И если Рёрик называл Синеуса Харальдом, значит, он был очень зол.
Свиньи не могут блевать, вставил ярл.
Еще как могут усмехнулся конунг. От отравления у них еще бывает кровавый понос, которого ты не видывал. Не заговаривай мне зубы. Иначе станешь этой свиньей.
Спустя полчаса все три брата сидели в крепостной комнате Рёрика. Прямо напротив той комнаты, в которой была Мирослава. Их разделяли холл и лестница, пронзающая всю башню. Там, лежа на полу под столом, она могла слышать, как громко они говорили. Так громко, что у Мирославы звенело в ушах. Но никто не слышал ее зова и ее мольбы о помощи. Здесь никто не слышал тот голос, что принадлежит женщине.
Синеус был уверенным и не стыдился того беспорядка, что происходил в месяцы отсутствия конунга. Утред, как обычно, засел в самом темном углу. Он сжался и втянул в себя голову, казалось, его шея вовсе отсутствовала.
Сквозь узкое оконце, единственное в покоях, пробивались лучи весеннего, но еще холодного солнца и подсвечивали поднявшуюся пыль. И откуда оно только взялось? Рёрик сидел за кривым столом, который то и дело шатался от его сильных рук. Он разделывал курицу. Конунг ел молча, выслушивая новости от Синеуса, иногда громко жевал и стучал жирными пальцами по столу. Утред разглядывал шкуры животных, которыми были увешаны хлипкие стены и застланы полы, шаркал ногами и то и дело отвлекался на чавканье Рёрика.
Синеус рассказал, что его сестра Иттан родила слабую девочку и Ларс отказался от ребенка, а также, что десять дней назад умер его верный друг Якоб.
Мы боялись, что ты не успеешь вернуться, но надеялись на это всем сердцем, заключил Синеус. Бедный старина Якоб лежит в земле уж десять дней, ожидая сожжения, и мы готовимся к похоронам со всем уважением, которого он достоин.
Рёрик молчал, продолжая поедать курицу как ни в чем не бывало. Он утер рукавом масляные губы, взял деревянный кубок и с жадностью отхлебнул вина.
Ты ничего не скажешь? недовольно пробормотал Синеус. Тебе плевать на Иттан, плевать на Якоба? Не спросишь, что случилось с ребенком? Как умер Якоб? Что за чертовщина с тобой происходит после Хольмгарда? Что сказали они тебе там?
Хольмгардом же они звали будущий Новгород, потому как город стоял на холме. Рёрик вдруг оставил обед и поднял голову. Его ледяные глаза сверлили Синеуса до тех пор, пока тот не заерзал на стуле.
И как же он умер? Якоб? Вряд ли в бою? И тогда есть ли нужда тратить время на то, чтобы обсуждать это? Якоб не в Вальхалле. Ему там не бывать теперь.
Он был одним из лучших воинов, возразил Синеус. И я всем сердцем верю, что он встретит Одина, как только мы проводим его достойно.
И как же он умер? протянул Рёрик низко.
В постели. Со своей рабыней.
Она тоже умерла?
Нет. Он был с нею, когда
Рёрик слегка выпучил глаза и поджал нижнюю губу, как бы насмехаясь над услышанным. Но все же молчал. Его выражение лица говорило за него.
Линн? Линн, которая сбежала?
Да.
Хороша рабыня, съязвил Рёрик. Едва ее мужчина умер, она уже бежать.
Ее уже нашли, Рёрик.
Конунг молчал. Его взгляд был тяжелым и скучающим.
В Хольмгарде дела плохо, но исправить можно, после некоторой паузы, наконец, заговорил он на интересующий его предмет. Он говорил так, будто Хольмгард был его городом или вассалом. Все было спокойно, пока некий Вадим, он вдруг ухмыльнулся, погладил длинную русую бороду и откинулся на спинку стула, пока некий Вадим
Синеус и Утред многозначительно и даже заговорщически переглянулись. Они не понимали, о чем говорит конунг, о каких исправлениях и о каком Вадиме, ведь ездил он в Хольмгард на переговоры о суднах и торговле. Рёрик это заметил и ударил кулаком
по столу. Кубок упал, и красные струйки вина потекли по столу, просачиваясь сквозь щели и капая на пол.
Слушать меня! рявкнул он. Не смейте отворачиваться от меня, когда я говорю! Сукины дети не смогли удержать мирную крепость в порядке, пока я со своими воинами едва избежал резни! Ты! он ткнул толстым коротким пальцем в Утреда.