Когда Республика провозгласили себя Империей, очень немногие, но наиболее предусмотрительные обратили на это внимание. Потому что имя обязывает. Империя должна воевать и завоевывать. Или погибать. Новая Империя рьяно восстановила рабство в невиданных до этого формах. Но опять же всё это было далеко. Да, интересно, да, кое в чём даже перспективно, но это оставалось сугубо внутренними делами. И опять же, самые проницательные просчитав грядущие последствия, сделали выводы о закономерности будущего краха строящейся системы. Но раз соперник любое государство всегда соперник для других, ибо земля и прочие ресурсы ограничены, и чтобы у тебя стало больше, надо, чтобы у кого-то стало этого меньше сам готовит себе будущие неприятности, то зачем ему мешать?
В России гремели свои революции, клокотали и бурлили гражданские войны, а ранее дворцовые перевороты и бунты, и в общем было не до южного соседа. Пограничье заселялось стихийно с обеих сторон, и там даже одно время поговаривали о собственной независимости, но разговоры быстро затихли, резко прекращённые соответствующими службами и органами опять же с обеих сторон, граница раздела встала достаточно прочно и никем долгое время не оспаривалась. Пока опять же не появилась Империя.
Да, вначале и Империя усиленно занималась внутренними чистками и обустройством, породив среди прочих последствий волну эмиграции, чем-то схожую с той, которая когда-то сформировала саму тогда ещё Республику из европейцев, бежавших от религиозных, политических и национальных преследований. Был такой период массовой миграции, что позволило историкам потом называть эти десятилетия «Переселением народов».
За новоявленной Империей наблюдали с интересом и некоторой настороженностью. Уж слишком гм, интересными оказывались некоторые внутренние преобразования. Но дипломатические связи не прерывают из-за таких пустяков, а торговые несколько видоизменились, но также не затронули сути уже сложившейся системы.
Но Империя должна расти. Несколько мелких почти локальных стычек, громкие победы, кое-что присоединили, кое-что объявили своим протекторатом, но все понимали, что это так, это несерьёзно, нужна большая война. Нужно идти дальше. Но дальше было море, а на севере Россия. Война была неизбежна. И она началась. Как любая война, особенно при явной неизбежности и усиленной подготовке, неожиданно и страшно.
И затянулась.
Затянулась настолько, что выросло и отвоевало несколько поколений. Принято считать, что за сто лет сменяется три поколения, но это в мирное время, а военные поколения сменяются ускоренно, и выжившие новобранцы быстро становятся опытными и даже старыми ветеранами. И вот на войну уходят уже родившиеся после её начала. И теперь война многим казалась привычной и даже не особо опасной или тяжёлой. Человек ведь привыкает ко всему, на то он и человек. Выживет там, где любая скотина сдохнет или взбунтуется.
Затяжные и скоротечные бои, наступления и отступления, долгие дни и месяцы практической неподвижности фронта, зарывшегося в землю и закрывающего небо крыльями бомбардировщиков, наземные,
воздушные и морские бои, внезапные прорывы, стремительный отход и мучительное отвоёвывание сданного, бои за город, за холмик, переправу, мудрая тактика и бездарная стратегия, и наоборот
И вдруг война кончилась. Как кончается всё, и хорошее, и плохое.
Закончилась война, как и полагается: блистательной победой одних и безоговорочной капитуляцией других.
Разумеется, одним из первых указов оккупационной власти был указ о полной отмене отношений зависимости, то есть рабства. А также всех привилегий и ограничений по расовым признакам.
Для множества людей началась новая жизнь. Оказалась она сразу и хуже, и лучше прежней, потому что была другой. Но люди оставались теми же, и многие упрямо пытались жить по-прежнему, не считаясь с переменами, но были и те, кто считал выгоднее приспособиться, а не спорить.
Конечно, жизнь изменилась. Но для них не настолько, чтобы они растерялись и не знали, что делать. Как что? Приспосабливаться, вот что. К войне приспособились, значит, и к миру приспособимся. Каждый по-своему, конечно.
Первая весна свободы была холодной и дождливой. Толпы бывших рабов и бывших рабовладельцев брели по разбитым дорогам, грелись у костров, дрались, а то и убивали друг друга в коротких ожесточенных схватках, и снова разбредались в поисках еды и тепла.
Каждый опасался всех. Ватагой или семьёй, конечно, сподручнее отбиваться, но одному легче прокормиться, ни с кем не делясь.
Книга первая Весна свободы 121 год
Тетрадь первая
Когда он пришёл в себя, было уже совсем светло, и вокруг клетки, как и вчера, толпились зеваки. Хохотали, показывали пальцами, тыкали палками. И опять было негде укрыться. Они сгрудились в центре клетки и так стояли, цепляясь друг за друга.
Оклемался? шёпотом спросил его высокий негр в залитой кровью рубашке.
Эркин понял, что это он держал его, не давая упасть к решётке, под палки, и благодарно кивнул.
Держись ты за меня теперь. Отдохни.
Негр молча мотнул головой. Но Эркин уже твёрдо стоял на ногах и сам обхватил привалившегося к нему слева и оседавшего на землю парня. Парень уткнулся лбом в его плечо и тяжело со всхлипом стонал. Так, сцепившись воедино, поддерживая друг друга, они сгрудились в центре клетки, спиной к решётке, не отвечая, даже не оборачиваясь на издевательские выкрики. Вчера они пытались ещё что-то сказать, объяснить, просили воды И получили. Им показали банку и предложили подойти, дескать, между прутьями банка не проходит. Один подошёл, и ему плеснули в лицо кислотой. Вон он стоит, вернее, его держат, голова обмотана какими-то тряпками.