Нет никакого палача, высказал я свое мнение. Представьте, что среди сотрудников СИЗО есть некий офицер или прапорщик, в обязанности которого входит расстреливать осужденных. Много он их в месяц кончает? Одного-двух, не больше. А чем он все остальное время занимается? Пистолет чистит? Справки о проделанной работе пишет? Ерунда все это! Стреляет кто-то из тюремщиков. За премию. Или по графику.
А сколько премии дают? заинтересовались курсанты. Там подработать никак нельзя?
Шутка о подработке получилась не смешной. Среди нас были курсанты, которым родители не помогали материально, а на стипендию в сорок рублей восемьдесят копеек, даже живя на полном государственном обеспечении, особенно не пошикуешь. Поправить финансовое положение можно было только одним способом втайне от начальства подрабатывать на стороне: мыть полы, разгружать вагоны. Тяжелый труд за мизерную зарплату. А тут раз в месяц нажал на курок и денег полный карман! Веселись, мужичина, и пусть совесть тебя не мучает: не ты, так другой!
Я бы хоть сейчас за десятку шмальнул, вполне серьезно сказал мой одногруппник Вова Безбородов. Накануне он крупно проигрался в карты и теперь не знал, как рассчитаться с долгами.
Да ну, усомнились остальные, дешево что-то за десятку. За полтинник или за сотку можно поработать, а за десятку ни то ни се!
Всю остальную самоподготовку спорили о сумме вознаграждения. Сошлись на четвертном: ни много ни мало в самый раз за одного приговоренного.
На выходе из камеры нас поджидали еще два конвоира. Бестолково потолкавшись в узком коридоре, мы выстроились «коробочкой»: два человека спереди, два сзади, я посередине. Зачем такие меры предосторожности, я так и не понял идти предстояло всего лишь в соседнюю камеру, то есть метров пять по коридору. При всем желании никуда не сбежишь.
В помещении для приведения приговора в исполнение все было так, как рассказывал Азаренко: на бетонном полу опилки, окон нет, стены оштукатурены звукопоглощающим раствором «под шубу».
В левом углу камеры меня поджидали прокурор в штатском костюме, начальник СИЗО и тюремный врач в белом халате со стетоскопом на шее. Еще одного человека, того, кто выстрелит мне из пистолета в затылок, в помещении не было.
«Где же палач? подумал я. Не станет же начальник тюрьмы в меня стрелять. У него и оружия-то при себе нет. А может, приговор исполняет дежурный офицер?»
Конвоиры вывели меня на середину комнаты, заломив руки вверх, поставили на колени.
Гражданин Лаптев, сказал за моей спиной прокурор, ваше прошение о помиловании было отклонено. Сейчас приговор областного суда будет приведен в исполнение.
«Как бы посмотреть, кто будет стрелять?» подумал я. Клянусь, в этот момент меня больше ничего не интересовало. И страха смерти не было. Чего бояться-то? раз! и пуля разнесет затылок вдребезги ни боли, ни мучений. Гуманизм. Обидно только, что убьют меня совершенно ни за что, за преступление, которого я не совершал.
Василий Сергеевич, судя по голосу, к начальнику тюрьмы обратился дежурный по следственному изолятору, у нас небольшая заминочка вышла. Гладких заболел.
Как заболел? зашептались за моей спиной. А кто сегодня работать будет?
Пистолет у меня есть, сказал офицер, могу одолжить.
Кому, мне, что ли? зарычал начальник тюрьмы. Ищите исполнителя!
Товарищи, голос прокурора показался мне знакомым, товарищи, мы не можем откладывать исполнение приговора. Товарищи,
нас накажут за нарушение графика!
Бери да сам стреляй! предложил начальник тюрьмы. На мне китель новый, его потом ни в одной химчистке от крови не отстираешь.
Михаил Петрович! я вспомнил, как зовут прокурора. Не бери пистолет. У тебя кишка тонка в живого человека стрелять. Я ведь потом тебе по ночам сниться буду, с ума сойдешь, сопьешься в расцвете лет.
Лаптев, заткнись, сволочь! закричал начальник тюрьмы.
Сам заткнись! огрызнулся я. Ничего организовать не можешь!
Начавшуюся словесную перепалку прервал еще один знакомый голос:
Не спорьте, я его кончу!
Нет! завопил я и попытался встать на ноги. Нет, только не Николаенко! Только не он! Я на вас, сволочи, жаловаться буду! Я Андропову письмо
Но Николаенко не дал мне договорить. Ловким движением он набросил мне на шею удавку и стал затягивать петлю. Из последних сил я попытался зубами подцепить веревку, стал задыхаться, захрипел, судорожно вздохнул и проснулся.
Глава 2 Хлебокомбинат
Не вставая с кровати, я нашарил на прикроватной табуретке сигареты, закурил. Будильник на подоконнике показывал шесть утра. Подумать только, еще час, целый час самого ценного на свете утреннего времени я мог бы безмятежно спать, но из-за проклятых кошмаров уже в который раз просыпаюсь в мокрой от пота постели и, лупая глазами в потолок, пытаюсь понять, что бы эти сны значили? И при чем здесь Николаенко, с которым я лично ни разу в жизни не общался? Должна же быть какая-то связь между событиями в окружающем мире и снами. Вот как-то в детстве я ошпарил кипятком руку, больно было, словами не описать как, и по ночам эта боль продолжала преследовать меня снилось, что огромная лохматая собака рвет клыками мясо с обожженного места. Тут все понятно и логично: было больно наяву стало больно во сне. А сегодня с чего бы это расстрел приснился, с того, что в комнате холодно?