На мне белое,
И рукава завязаны сзади.
Не морозь меня, я прошу.
Лучше морозь коня.
Дорога в Токио длинна и скучна,
Пусть хоть что-нибудь звенит при езде...
Гоп-стоп... Эта гейша взяла на себя слишком много.
Сёма-сан, пусть твой меч попробует ее тело.
Осторожно! У нее искусственное сердце из стали.
Все здесь замерло до утра, кроме нас.
Что ты, милая, смотришь искоса?
Боишься, на спине будут вмятины от камней?
От горьких слов застыла вода в реке.
Почему гейши любят только красивых?
Почему остальные должны платить и платить?
В лесу и росла, укутанная снежком.
Приехал самурай, рубит ее мечом
Никак.
Двое их в лесу тупых он и меч.
Серая цапля на крышу дома в Киото.
Самурайская дочь на бюллетень.
Не стоит находиться рядом,
Когда отец тренируется с бамбуковой палкой.
Где та гейша, которая разбила мне сердце.
Сакура не ответила.
И это хорошо.
В нашем роду и так полно психов,
Которые говорят с деревьями и травой.
От улыбки в небе проснется радуга.
Тот, кто весел, улыбается нам губами.
Кто же сделал сэппуку улыбается животом.
Неподшитая, старая...
Приличная японская девушка не пойдет в такой на свидание.
Как здорово, что я неприличная!
И как здорово, что не девушка!
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда дула я в трубку ему,
Инспектору дорожной полиции?
Вода рекой течет по асфальту.
В префектуре Исэмидзу дождь и полная тишина.
Там не разрешают петь на улицах крокодилам.
ДАВНО И НЕДАВНО
ПЕРВОЕ НАШЕСТВИЕ
Свинья! громко сказал Наполеон.
Сам дурак! не растерялась лошадь. Они постояли немного, переминаясь с ноги на ногу. У лошади ноги были длиннее. У Наполеона их почти не было. Зато у него имелись шпоры.
Да ты сам посуди... опять стала оправдываться лошадь. Страна большая, а дорог нету. Дорог нету, а указатели стоят. Указатели стоят, а понять ни хрена нельзя...
Сука! взвизгнул Наполеон. Пока лошадь излагала, здоровенный русский комар укусил его и, избегнув пощечины, улетел на восток, наверняка с доносом Кутузову. Падаль степная! Я на хера тебе компас повесил?! Я на хера тебе шоры снял?! Чтобы ты, гнида рейтузная, в Сибирь меня увезла?!!
Спать меньше надо, равнодушно сказала лошадь. Она была всего лишь транспортом, и прекрасно это понимала. Наполеон же был великий полководец, в чем ни он, ни лошадь также не сомневались. Однако действительно спать можно было и поменьше. Как и все полные коротконогие люди, Наполеон очень много ел в дороге, и поэтому много спал, качаясь в седле, и неутомимая нормандская лошадь сама прокладывала курс, полагаясь то на звезды, то на местное авось, а то и просто ломилась туда, где трава была гуще. Армия отстала от них еще на границе, где суровые русские таможенники сначала оштрафовали Наполеона за незаконный ввоз пушек, знамен и барабанов, а затем, когда начальнику таможни стала
ясна цель такого массового посещения, всю армаду во главе с Даву и Мюратом прогнали палками. В итоге Наполеон пошел брать Москву один, с дюжиной носовых платков и полупустой табакеркой в кармане. Впрочем, за спиной у него сидела маленькая ручная обезьянка, которой откупился от набега турецкий султан. Но глупое животное только таращило зенки и беспрестанно сморкалось в спину хозяину.
Привал! процедил Наполеон, расстелил на земле плащ и улегся, положив обезьянку под голову.
Пливал! пискнула картавая обезьянка, и через минуту оба захрапели так, что двумя метрами ниже поднялась по тревоге и тихо ушла в другую нору боязливая семья кротов.
Лошадь внимательно посмотрела на спящих и осторожным движением задней ноги вытащила из седельной сумки фляжку. Отхлебнув, она сунула фляжку обратно, икнула и пошла к речке запить. Хитрый русский рак, сидя в воде возле самого берега, вытянул клешню вперед, закрыл глаза и напрягся. Уж кого-кого, а толстых французских лошадей не кусывал даже его папаша, известный речной хулиган, отнюдь не даром носивший кличку Чертовы Ножницы...
Комар сел ему на ухо, воздел лапки и горячо зашептал:
Втроем идут! Он, лошадь и обезьянка. Одна шпага у них и два кастета. У лошади изжога от нашей травы, у обезьянки блохи, у самого первая группа, резус положительный...
Сколько их, говоришь? устало переспросил фельдмаршал. Единственный глаз его с удовольствием укрылся веком и перестал вращаться.
Трое, вашсясь! Блох не считаю, они наши.
Плохо дело, промолвил фельдмаршал. Трое на одного это плохо. Я бы даже сказал херово. Я бы даже сказал... Ну да ладно...
После грандиозной попойки по случаю прибытия в ставку государя, после двух тысяч бочек водки при полном отсутствии даже сухарей, после диких плясок и пьяных хороводов в составе дивизий, после того как весь порох ушел на фейерверки, после того как пьянехонький государь, стоя на карачках и желая поблевать без свидетелей, приказал армии самораспуститься Кутузов остался в поле абсолютно один, без армии, без припасов и без ботфорт, которые он совершенно напрасно поставил на горячую крестьянскую печку.
Один в поле, да к тому же глаз вон... Кутузов поднял голову и посмотрел в зеркало. Из зеркала на него с немым укором глядел старый похмельный дедушко, ряженный фельдмаршалом, со здоровенным комаром на оттопыренном ухе. Вздохнув, он убил комара и вновь принялся писать отчет в Петербург о проделанной тяжелой работе, о дьявольски хитром плане по окружению неприятеля, о полном разгроме упомянутого неприятеля и о позорной его капитуляции на фоне отсутствия собственных потерь. Все бумаги предстоящих кампаний Кутузов привык составлять заранее. Присовокупив к докладу также просьбу о высылке железной клетки для содержания плененного французского императора, «ввиду полного его помешательства на почве утрат, посему дик стал неимоверно и на людей с зубами кидается, такожде и две малые клетки для маршалов его, коих вид столь ужасен, что без клеток несть смысла везти оных через всю страну во избежание выкидышей у крестьянок и эпидемии детских заиканий», Кутузов вышел во двор, опустил письмо в ящик и попытался вытащить саблю. И опять ржавая сабля не поддалась ни силе, ни уговорам.