Человек у плиты обернулся:
Это вы мне говорите?
Он улыбнулся. Лицо у него оказалось симпатичное, молодое, все в веснушках.
Да.
О-о! протянул чаевар.
Он круто повернулся и снова стал возиться у плиты.
Воцарилось молчание. В течение нескольких минут не произошло ничего примечательного. Рыжий продолжал попеременно дымить и глотать чай, проделывая все это тщательно, аккуратно. Сидел он по-прежнему прямо, и лицо его тоже по-прежнему ничего не выражало. Слышался только стук кастрюли, передвигаемой с конфорки на конфорку. Что, в сущности, означало это «о-о»? Отказ или, наоборот, согласие? Молчание так затянулось, что Майа уже собрался уходить.
Пожалуйста, мосье, проговорил человек у плиты и обернулся.
Он протянул Майа чашку чая на блюдечке. Слово «мосье» он старался выговорить с чисто французским акцентом, и лицо его расплылось в улыбке.
Спасибо, сказал Майа.
Он отхлебнул глоток и скривился.
А сахару у вас нет? спросил он.
Боюсь, что нет, отозвался человек у плиты. Он добавил по-французски: Ничего не поделаешь, война! и громко захохотал, будто ему удалось сострить самым изысканным образом. Слово «война» он произнес как «вэйна».
Рыжий даже не удостоил их взглядом. Он продолжал пить и курить. Майа повернулся к нему:
Не могли бы вы сказать, где находится капитан Фири?
Не знаю, ответил рыжий.
Майа взялся за чай. Однако сомнений быть не могло. На всей аллее это была единственная розовая вилла. Просто немыслимо, чтобы хоть один из двух не знал Фири.
Не могли бы вы сказать мне, повторил Майа, снова стараясь говорить в направлении плиты, не могли бы вы сказать, где можно найти капитана Фири?
Чаевар обернулся.
Это вы ко мне обращаетесь?
Да.
О-о! протянули у плиты.
Я спрашиваю, не знаете ли вы капитана Фири?
Я слышал.
Ну так знаете?
Думаю, могу сказать, что знаю, отозвались, от плиты. Дело в том, добавили оттуда после паузы, что я его денщик.
Майа удивленно уставился на чаевара.
Почему же он не сказал об этом раньше? Но, видать, у него такое правило отвечает только на вопросы, адресов ванные непосредственно ему.
Значит, спросил Майа, его здесь нет?
Он в своей столовке.
Здесь есть столовка?
Почему бы и нет, отозвался денщик печально и удивленно.
Действительно, почему бы и нет?
Не очень хорошая столовка, скривился денщик.
Не очень?
In fact, сказал денщик, it's pretty messy .
Он захохотал, и Майа тоже рассмеялся. Рыжий даже бровью не повел.
Вэйна, ничего не поделаешь! фыркнул денщик.
А зачем он пошел в столовку?
Денщик посмотрел на него все так же грустно и удивленно.
Чай пить.
Чудесно! сказал Майа. А не можете ли вы сказать, когда он вернется?
Он ушел всего минут двадцать назад.
Значит, он скоро вернется?
О нет, капитан Фири тратит на чай не меньше сорока пяти минут.
Да, видать, он из медленно пьющих.
Не сказал бы, задумчиво произнес томми, будто решал сложную задачу. Скорее он быстро пьющий, но медленно закусывающий.
Понятно, сказал Майа, протягивая денщику пустую чашку.
Thank you, sir , проговорил тот.
Он снова круто повернулся и занялся у плиты своими кастрюлями. Рыжий продолжал пить и курить, и лицо его по-прежнему ничего не выражало. Снова в кухне воцарилась благоговейная, как в храме, тишина.
До свидания, сказал Майа, невольно понизив голос.
виданья, отозвался рыжий, не оборачиваясь.
Денщик капитана Фири тоже не оглянулся, Майа выбрался из кухни, пересек пустую залу, вышел на улицу.
Его неудержимо потянуло взглянуть на море. А море было все такое же неподвижное, все в отблесках солнца, только над самым горизонтом, как бывает в хорошую погоду, стояла легкая белая дымка Оно завораживало. Было видно только оно одно. Все взоры с пламенной надеждой устремлялись к нему. Совсем ведь небольшое море. Такое маленькое, что через него добирались вплавь. И оно лежало рядом, мирное, приветливое, под великолепным летним солнцем. Казалось, ничего не стоит достичь того берега. Мысль устремлялась туда, одним порывом, в одно мгновение. А на том берегу начинался иной, не тронутый войною мир. Там, на том берегу, порядок, покой, там все надежно.
С минуту Майа следил за маневрами зеленых лодочек, которые снова начали перевозить английских солдат. Почему они такие маленькие? Почему их так мало? Во всяком случае, получалось как-то несерьезно. Вроде играют, а не по-настоящему перевозят людей.
Майа перескочил через низенькую стенку, отделявшую виллу от берега, завяз было в песке, выбрался и зашагал по направлению к морю. Каждый раз, когда к берегу причаливала пустая лодка, вокруг нее начиналась толкотня, однако не такая ожесточенная, как он предполагал. Томми, спешившие навстречу лодке, входили прямо в воду. Шли они, болтая локтями, в чуть смешной позе людей, шлепающих по воде. Скоро они погружались в воду по пояс. И продолжали двигаться вперед. Добравшись до лодки, они хватались за борт и подтягивались на руках. Лодка угрожающе кренилась при каждом новом пассажире. Но самое трудное наступало потом, когда лодка уже наполнялась людьми. Требовалось повернуть ее в открытое море и поскорее отойти от берега, потому что к ней приближались уже новые солдаты и, следовательно, лодка могла перевернуться. Тут только Майа заметил среди солдат молоденького офицерика, очень длинного и тонкого, с нашивкой на рукаве. Без седла, без шпор, он гарцевал в воде на низенькой гнедой лошадке, причем с удивительной ловкостью направлял ее так, чтобы все время находиться между наполненной лодкой и направляющимися к ней томми. Но так как томми все двигались и двигались, он наезжал на них. И оттеснял назад без всякой, впрочем, грубости. Но солдаты шли сплошной массой и порой обходили это препятствие. Офицер снова поворачивал в их сторону лошадь, снова преграждал идущим путь, а на губах его играла чуть высокомерная улыбка. Раза два-три Майа слышал его голос: «Get back! Get back, you!» Но слова эти звучали негрубо, тон был терпеливо-снисходительный, так обычно говорят с детьми. Да и по виду офицера не чувствовалось, что он стремился заставить уважать приказы. Чувствовалось скорее, что он, словно старший брат, снизошел до детворы и принимает участие в ее игре.