Но было во всем этом блеске какое-то внутреннее неблагополучие, проявлявшееся хотя бы в отношении к Самохину школьных учителей. Он объяснял это тем, что его не принимают всерьез, делая скидку на положение практиканта, который блеснет на десятке уроков и умчится к другим горизонтам. Неблагополучие проявлялось и в отношении класса, который тоже смотрел на него как на временный аттракцион, а для успехов дела Самохину нужно было, чтобы к нему и его «новациям» относились серьезно. Поэтому у него и появилась идея: потребовать, чтобы ему дали возможность довести класс до конца полугодия или, что было бы совсем уж хорошо, до конца учебного года. Идея не такая уж бредовая, прецеденты имелись: школа была базовой школой пединститута уже около десяти лет, и у дирекции не было оснований портить двусторонние отношения, не лишенные взаимной выгоды. Школа снисходительно терпела «активных» и «пассивных» практикантов, по мере своих сил тормозивших работу учителей, а институт относился к выпускникам этой школы благосклоннее, чем к выпускникам других (при прочих равных условиях, конечно).
По этому вопросу Самохин имел беседу с Анатолием Наумовичем, директором школы, и был принят очень радушно.
А, вот он, наш калиф на час! заулыбался директор. Наслышан, как же. «Самохин дает бой!» Читал, читал я эту статейку. Спасибо, что помянули добрым словом и нас, скромных пахарей на ниве просвещения. Одно только не ясно: кому это вы даете бой? Не нам ли, грешным делом? Ату их, консерваторов, ату их! Ну, шутки в сторону. Чем могу быть полезен?
Самохин в нескольких словах изложил свой план.
Так, поработать хотите, значит. Ну что ж, разумно, логично и полезно. До конца учебного года не обещаю, а вот до зимних каникул... Но что нам делать с Вероникой Витольдовной? Не увольнять же ее, как вы полагаете? Вы, кстати, с ней еще не говорили? Она не возражает? Самохин неохотно объяснил, что поговорить с Вероникой Витольдовной у него еще не было возможности,
Это что же, удивился Анатолий Наумович, она у вас и на уроках не бывает?
Самохин уклонился от ответа.
Ай-яй-яй, директор поскучнел, обидели чем-то такую милую женщину, не иначе. А без ее согласия, вы сами понимаете, никак нельзя. Мы ей часов подбросили бы, конечно, насчет увольнения я пошутил... Но через ее голову не могу.
С Вероникой Витольдовной у Самохина был только один разговор сразу после первого урока.
Ну что я вам скажу, Самохин, говорила Вероника Витольдовна, гуляя с ним по пустому коридору, и голос ее звучал тихо и безучастно, глаза устало опущены, как будто все, что она собиралась сказать, было ей заранее глубоко безразлично. Ну что я вам скажу, Самохин. Вы зрелище, на вас билеты надо продавать. И эти новшества... давно уже нас, старух, попрекают: не умеем, боимся. Магнитофон, монтаж из Скрябина и Блока все к месту, все со вкусом подобрано. Особенно меня поразил магнитофон точнее, его размеры: не поленились же принести... Да вам и Яхонтов не нужен: вы сами великолепно читаете. Я даже заслушалась...
Вероника Витольдовна умолкла и молчала так долго, что Самохин не выдержал.
И тем не менее... сказал он.
Что тем не менее? Вероника Витольдовна удивленно подняла глаза.
Вы хотели сказать «тем не менее».
Ничего
подобного. Я собиралась сказать «и все-таки». И все-таки, Евгений Ильич, а где же урок? Что нового они узнали, бедные мои переростки? Что вы талантливый человек? Да, это они сразу «усекли». Последнее слово Вероника Витольдовна произнесла поморщась. Но где отдача, отдача-то где? Это не урок литературы, Самохин, милый. Извините, что я вас по фамилии.
Ничего, меня все так зовут. А что касается отдачи, то для первого урока ее было действительно маловато. Возможно, ваше присутствие их стесняет.
Да ну вас, ей-богу. Я с ними не первый год. Они меня до неприличия не стесняются.
При вас, Вероника Витольдовна, они привыкли раскрываться по-другому. А мне важно знать не то, что они знают, а то, что они думают.
Ишь чего захотели. На уроке-то. Именно на уроке. Они должны наконец заговорить своими словами.
И только для этого весь реквизит: магнитофон, репродукции, Скрябин?
Только для этого.
Помилуйте, Самохин, целый урок на такие пустяки это несерьезно. Их у вас не так будет много, уроков.
То, что думают ребята, для меня не пустяки, твердо сказал Самохин.
Он поразился тогда, как много холода, властности, не приязни можно вложить в одну долгую-долгую паузу.
Я вижу, вы решили обострять, тихо сказала наконец Вероника Витольдовна. Но я по этому пути не пойду. Вам две недели положено резвитесь сколько угодно. Но помните только: кому-то после вас придется разбирать обломки вашей методики. Я очень вас прошу: постарайтесь уложиться. Мне с классом произведения анализировать, мне сочинения по образам писать, мне к экзаменам ребят готовить. К выпускным экзаменам, Евгений Ильич. Впрочем, это вас, видимо, не волнует...
Возможно, ты и великий педагог, взволнованно сказал Кирилл и сел, не раздеваясь, к столу. Очень возможно. Но человек ты и в самом деле крайне жестокий.
Не надо суетиться, Кир, мягко ответил Самохин. Во все времена жестокость себя оправдывала. А впрочем, о чем ты?