Но как же тогда понимать сообщение ТАСС? недоуменно отозвался кто-то. Ведь там ясно сказано, что у нас с Германией все в порядке, что она и не собирается идти на Советский Союз войной.
Я так полагаю, не поднимая головы, сказал замполит батальона. Что не народу было адресовано это сообщение, а тем заграничным акулам, которые изо всех сил старались побыстрее столкнуть нас с Германией лбами. Сообщение ТАСС это, я думаю, с нашей стороны тактический маневр. А что ты думаешь? Было бы лучше, если б мы во всеуслышание объявили о приготовлении фашистов к войне с СССР и тем самым развязали бы им руки?
Но ведь они все равно войну начали.
Это уже не от нас зависело. Такая, значит, у них бандитская натура, одной рукой по плечу похлопывать, вроде дружбу изображать, а другой ножом в спину метить.
Да, кажется, Гитлер замахнулся
Уже не замахнулся, а ударил. Причем изо всей силы, откликнулся командир танковой роты старший лейтенант Егоров, награжденный орденом Красного Знамени еще за бои на Халхин-Голе.
Ну, сила его, допустим, поменьше нашей, возразил капитан Кваша.
Вы так думаете? Это уже политрук Ш. У. Столбун.
В мою бессемейную бытность мы жили с ним в одной комнатушке, отгороженной в казарме на троих замполитов. Меня всегда привлекала в нем спокойная рассудительность знающего себе цену человека.
Если вы так думаете, то ошибаетесь. Столбун сосредоточенно свел черные, красиво, как у девушки, изогнутые брови. Сила и у него немалая. На гитлеровцев теперь чуть ли не вся Европа работает. Они там всю промышленность, всю экономику поставили на военные рельсы. А вы говорите, сила поменьше нашей!
И все-таки посмотрим, что у Гитлера из этого получится, сказал комбат. И в его голосе мне послышалась злая ирония.
Получиться, конечно, у него ничего не получится, фашистам по зубам обязательно дадим. Но война, думаю, будет тяжелой, сказал замполит батальона.
После этих его слов в теплушке надолго
воцарилась тишина. И лишь внизу, под нами, колеса торопливо выстукивали свою однообразную мелодию, будто выговаривая: «На вой-ну На вой-ну»
Глава вторая. Боевое крещение
А сколько здесь речек и речушек! Они почти на каждом километре. И птичья разноголосица. Такая, что даже рокот танковых моторов не может заглушить ее. И надо всем этим высокое-высокое голубое небо без единого облачка!
Жарко. Под раскаленной солнцем броней трудно дышать. Вот почему почти все танкисты, за исключением, конечно, механиков-водителей, вылезли наверх. Боковой легкий ветерок относит поднимаемую гусеницами пыль в сторону. Наша машина идет в ротной колонне второй, следом за командирской. Впереди и сзади, насколько позволяют видеть изгибы дороги, танки, танки, танки Впечатляющая картина! Движется вызывающая гордость силища. И это лишь по одной дороге. А сколько таких колонн спешит к фронту?! Ведь даже одна наша 17-я танковая дивизия и то идет сразу по нескольким маршрутам.
Высоко в небе со стороны запада появился одиночный самолет и тут же повернул обратно. Почему-то подумалось, что это фашистский разведчик. Увидел вдоль дорог шлейфы пыли и заспешил сообщить своим.
Но подумалось об этом лишь мельком. Очень уж мирная картина вокруг. Правда, мы уже читали в газетах про вражеские бомбежки. Но такова уж человеческая натура: все надеется на лучшее. Да и марш мы совершаем пока в условиях, почти ничем не отличающихся от предыдущих многочисленных выходов на учения. Потому-то на нашей башне, как, впрочем, и на других, вяжется негромкий разговор.
Ну и гад же этот Гитлер! Войны, видишь ли, ему захотелось. А мне б сейчас над речкой с удочкой посидеть. Это командир башни старший сержант Горюнов. И чтобы чтобы дивчина рядом была.
Ну ты, Горюнов, даешь! Голос Орлова сразу суровеет. Тут зубами скрипеть надо, а он об удочке, о дивчине
Я прислушиваюсь к этому разговору, но пока не вступаю в него. Вспоминаются слова политрука Столбуна: «Надо отрешиться от благодушия, война будет тяжелой»
А Горюнов продолжает мечтать:
Эх, какую уху мы, бывало, на рыбалке варили
Ты кончай эти штучки! Рыбалка, уха! Размагнитился! уже зло говорит Орлов. Как будто к теще на блины едешь.
Молодец Орлов! Готовый агитатор.
Товарищ политрук, обиженно поворачивает ко мне лицо командир башни. Чего он пристал? Уже и помечтать нельзя? Вот вы бы отказались сейчас со своей супругой встретиться?
Моя сейчас далеко, в Забайкалье осталась. А Орлов прав: фашист в любой момент может появиться. Поэтому глядеть надо в оба.
Сказал и тут же сам себе мысленно признался, что это больше для порядка. Желание танкистов и мне понятно. Прохлада озер и речек, убегающих назад то справа, то слева, притягивает взгляды бойцов, рождает ну прямо-таки детское нетерпеливое желание взять да и бултыхнуться в чем есть в воду. И плыть, плыть без конца.
Замолкли на минуту танкисты. Ведь у каждого где-то своя дивчина осталась. А впереди через день, через два бой. Первый настоящий, а не учебный бой. О том, что он может оказаться и последним, думать не хочется. Волнует другое: как поведут себя в бою люди?
Сказал-то я о бдительности для порядка, но слова мои оказались вещими. Вот высоко в чистом небе появились четыре маленьких черных крестика. Отсюда, с земли, они чем-то стрекоз напоминают. Идут прямо на нашу колонну. На передних танках замахали флажками. Это сигнал «Воздух». Значит, самолеты не наши.