Сначала, в первые дни или недели, Ви ещё надеялся, что сумеет как-то изменить свою участь, если будет вести себя по-другому. Ведь других рабов господин надсмотрщик так не мучил, как мучил его. Другие рабы проводили ночи в бараках, а днём тяжело работали на шахте, но их обычно не избивали просто для того чтобы избить. Ви же, когда не работал, сидел на короткой цепи неподалёку от кибитки надзирателя, а с другой стороны от входа, тоже на цепи, но длинной, сидел огромный чёрный пёс, и у него была хотя бы конура. У Ви нет. Иногда надзиратель притравливал этого пса на Ви, но никогда не позволял подрать его слишком сильно. Он не хотел, чтобы раб для развлечений умер раньше времени и перестал его развлекать.
Каждое утро, уходя, хозяин ласкал и кормил своего чёрного пса и каждое утро бил своего пленника, лишь изредка подбрасывая ему какие-нибудь объедки. И то же самое происходило днём на шахте и вечерами у кибитки. Каждый раз надзиратель проходил мимо Ви, чтобы по дороге отходить цепью, плетью или ногами.
Ви никак не мог понять за что. Он умолял его прекратить и то плакал, то кричал и ругался, то заискивал, то проклинал. Он спрашивал, в чём провинился перед ним, чем заслужил всё это, что должен сделать, чтобы избежать истязаний. Но за любые попытки что-то выяснить хозяин мучил его только сильнее. И постепенно Ви перестал спрашивать и умолять. Он понял, что с ним просто изначально что-то не так, что он самим своим рождением заслужил всё то, что с ним творится.
Ви Теперь его имя звучало так. Иногда он забывал его, потому что чаще бывал псиной. Но когда-то у него было ещё одно имя, которое теперь было под запретом, и Ви нельзя было произносить его, потому что хозяина это очень злило, и тогда он наказывал его особенно жестоко.
Ви не знал, сколько времени просидел вот так, на цепи, прежде чем хозяин куда-то уехал, а его отправили в барак к остальным. Но он был никчёмным и работал плохо, поэтому там его тоже всегда наказывали, а потом решили, что он ни на что не годен, и отдали этой бессердечной женщине на растерзание. Теперь она рвала его незаживающую плоть и кричала на него. Или это хозяин его отдал? Ви совсем запутался
Потом хозяин кого-то подослал, чтобы его проверить. Он намеренно подослал господина с добрым голосом и красивым лицом, чтобы его раб расслабился и ошибся.
Как тебя зовут? спросил человек.
Ви, господин
Ви и всё?
Он его проверял. Но нет, Ви не ошибся, ведь он уже давно знал, как правильно отвечать. Он кивнул, и от этого движения голова сразу закружилась и в глазах померкло.
Первыми осознанными чувствами, которые он испытал, когда пришёл в себя и начал ощущать хоть что-то, кроме нескончаемой боли и бессилия, стали удивление, разочарование и злость: ему не дали умереть, его лечили, чтобы он выжил, чтобы можно было и дальше издеваться над ним.
Когда спутанность сознания ушла, Ви догадался, что это какие-то другие люди, не связанные с его мучителем на шахте и с самой шахтой. Он понял, что находится в каком-то доме, но добра от этого не ждал: он всё равно был уверен, что эти люди выхаживали его только для того, чтобы потом сотворить что-нибудь ужасное.
Только спустя время до него всё-таки дошло, что от них, пожалуй, не стоит ждать чего-то совсем уж дурного. Почему-то он так подумал, когда его перенесли в другое место, и там была кровать. Настоящая кровать, как когда-то давно, в той жизни, которую он, никчёмная псина, не заслуживал.
И та страшная кричащая женщина оказалась не всегда кричащей. Иногда она говорила тихо, и тогда Ви различал её слова. Иногда она говорила ласково, и тогда ему хотелось заплакать, но не получалось. Она смазывала чем-то обрубок его уха и шрам под ним и называла Ви бедным мальчиком.
А он вспоминал, как лишился этого уха, и думал, что, конечно, сам виноват, не надо было воровать еду у хозяйского пса. Хозяин отрезал ему ухо в наказание за это и на его же глазах скормил тому псу, но Ви было уже всё равно, и зрелище собаки, пожиравшей часть его тела, не произвело на него никакого впечатления. Ужас и боль пришли после, когда он уже находился в безопасности, у господина Иннидиса дома, и это воспоминание наряду с прочими всплыло в голове. На самом деле многое из того, что творилось с ним на шахте, Ви вспомнил уже позднее, когда ему стало немного лучше.
Телесная боль уже не была такой сильной и постоянной, но смертельная усталость всё ещё не оставляла ни на миг. Кажется, он даже просыпался изнурённым и разбитым. И хотя он постепенно начинал вставать с кровати, каждое движение, даже самое простое,
тут же лишало его сил. И зачастую он жалел, что вообще выжил, потому что был уверен, что в жизни его не ждёт ничего светлого, только мрак воспоминаний и пугающе тёмный туман будущего. Ви гадал, что нужно всем этим людям, как они хотят его использовать, что потребуют взамен за свою заботу и чем это ему грозит. Эти мысли мучили его ровно до того дня, когда господин Иннидис сыграл ему на лире.
Ви помнил, как испугался, когда господин застал его возле неё. Он приготовился получить удар плетью или ногой. Потому что постоянно ждал ударов. Всегда и ото всех. Но вместо этого господин сыграл ему на лире. И тогда Ви какой-то частью своего больного разума понял, что хозяин сделал это потому, что заметил его страх. И что таким образом он невероятно! пытался успокоить его и, может быть, даже порадовать. Господин делал это для него. Ради него. Не из необходимости ведь здоровье Ви от этого не зависело. Господин играл на лире, просто чтобы доставить ему удовольствие. А Ви уже и забыл, что такое бывает, а может, никогда и не знал. Ведь в своём прошлом он всё-таки обычно мог дать людям что-то взамен на их доброту. Но что могло быть нужно от него господину в ту минуту? Ничего. Ви ничего не мог ему дать. Даже поблагодарить на словах нормально не мог. Но господин всё равно тратил своё время и играл эту мелодию, и звуки музыки проникали в душу, отзывались в ней, успокаивали и дарили надежду. Ведь Ви так давно не слышал музыку и теперь был ей так рад!