- Как это произошло? - спрашивает она.
Оглядываюсь и вижу, что Амар уставился на меня.
- Он инициированный, - отвечает Амар, - Они все покрыты ранами на этом этапе. Видела бы ты их всех вместе, печальное зрелище.
- У меня огромный синяк на колене, - встряет Зик, - он ярко синий.
Зик задирает штанину, показывая его всем, что дает повод остальным похвастаться своими синяками и шрамами:
- Получил этот, когда меня снимали после покатушек со здания Хэнкок.
- А в меня попал нож, когда мы тренировались в метании, я думаю, мы квиты.
Тори смотрит на меня несколько мгновений - и я понимаю, что она не поверила в объяснения Амара по поводу моих ссадин, но она не переспрашивает. Вместо этого, она включает прибор и комнату заполняет жужжание, Амар дает мне флягу.
Алкоголь все еще печет мне горло, а когда игла дотрагивается до ребер, я морщусь, каким-то образом мне плевать на боль.
Я наслаждаюсь ею.
После пробуждения следующим утром чувствую, что все тело болит.
Особенно голова.
О Боже, голова.
Эрик уселся на соседнем матрасе и пытается завязать шнурки. Кожа вокруг пирсинга на его губе красная, видно он его недавно сделал. Я не обратил внимания.
Он оглядывается на меня.
- Хреново выглядишь.
Я поднимаюсь и резкое движение заставляет мою голову болеть еще сильнее.
- Надеюсь, что когда проиграешь, это не станет твоей отмазкой, - усмехается он, - потому, что я все равно тебя уложу.
Он встает, потягивается и уходит. Я обхватываю голову руками на несколько мгновений, а затем иду в душ. Мне приходится сначала намочить лишь половину тела из-за тату.
Бесстрашные были со мной много часов, ожидая готового тату и когда мы, наконец-то, ушли, все фляжки были пусты. Тори показала мне два больших пальца, когда я уходил, а Зик положил руку мне на плечо и сказал:
- Теперь ты Бесстрашный.
Вчера мне понравилось развлекаться, сейчас я бы хотел, чтоб у меня была на плечах трезвая голова, а не что сейчас, чувство такое, вроде много маленьких человечков с молотками устроили в ней погром. Я позволяю себе еще немного постоять под прохладной водой, а затем смотрю на часы в ванной.
Через десять минут бой. Я опаздываю. И Эрик прав - я проиграю.
Я прижимаю ладонь ко лбу, пока бегу в тренировочный зал, то и дело выпадая из кроссовок. Когда я влетаю в зал, инициированные с других фракций, так же как и рожденные Бесстрашными, стоят по краю комнаты. Амар в центре арены проверяет свои часы и одаривает меня колким взглядом.
- Как мило с твоей стороны таки присоединится к нам, - говорит он. Я вижу его приподнятые брови и понимаю, что товарищество вчерашнего вечера и ночи не распространяется на тренировочный зал. Он указывает на мои кроссовки.
- Завяжи и не трать больше мое время.
По другую сторону арены, Эрик хрустит пальцами, аккуратно наблюдая за мной все время. Я быстро завязываю кроссовки, запихивая кончики шнурков вовнутрь, чтоб не мешались.
Когда я смотрю на Эрика, все что чувствую, так это то, как бьется мое сердце, пульсацию в своей голове и боль в боку. Затем Амар отступает и Эрик быстро направляется ко мне, сильно ударяя кулаком в челюсть, делаю шаг назад, прижимая руку к лицу. Вся боль сливается воедино. Выставляю руки для блокады следующего удара, голова трещит, и я вижу, как он заносит ногу для удара. Пытаюсь уклониться, но он попадает прямо по ребрам. И я чувствую боль, что как электрический ток пронзает левую часть моего тела.
- Это будет легче, чем я думал, - говорит Эрик.
Чувствую себя неловко от смущения, и с высокомерным лицом он отступает, ударяю его снизу в живот. Он дает мне оплеуху, от чего в ушах звенит, и я теряю равновесие, падая на руки.
- Кажется, я узнал твое настоящее имя, - говорит Эрик так, чтоб только я услышал.
Мой взгляд затуманивает пол дюжины разных видов боли. Я не знал что у боли столько разновидностей, как у вкуса, кислотная, пекущая, тупая и жалящая.
Он снова меня ударяет, но вместо лица попадает в ключицу. Он стряхивает рукой и замечает:
- Мне сказать им? Рассказать все?
И он сквозь зубы проговаривает мою фамилию «Итон» - это наиболее ужасающее оружие, куда хуже его ног, локтей или кулаков. В Отречении бытует мнение, что проблема большинства Эрудитов - их эгоизм, но я думаю что их проблема - высокомерие, гордость, с которой они принимают то, что знают больше других. И сейчас, охваченный ужасом, я понимаю, что это слабость Эрика. Он не верит в то, что я могу ударить его так же сильно, как он меня. Он верит, что я не более, чем тот, кем был, когда перешел сюда: скромный, самоотверженный и пассивный.
Чувствую как моя боль превращается в гнев, я хватаю его за руку и бью его снова и снова и снова, я даже не понимаю куда именно я его бью, я ничего не вижу, не чувствую и не слышу. Я опустошен, одинок - ничто.
А потом, наконец-таки слышу его вопли, вижу, как он обхватил лицо двумя руками. Кровь размазана по его подбородку и стекает в рот. Он пытается вырваться, но я держу его так сильно, как могу, так сильно, как держусь за жизнь.
Я сильно ударяю его в бок, и он падает. Я встречаюсь с ним взглядом. Его взгляд стеклянный и расфокусированный, кровь ярко выделяется на коже. И тут я понимаю, что это сделал я, и страх возвращается ко мне, другой вид страха в этот раз. Страх того, кто я, и кем могу стать.